Когда Петр бывал трезвым, то буквы в документах, начертанных его рукой, беспорядочно «плясали» в разные стороны. В крепком же подпитии царский почерк становился косым и убористым. А вот будучи смертельно пьяным, государь неожиданно для всех превращался в искуснейшего каллиграфа.

«Судя по всему, Петр начинал писать это послание абсолютно трезвым, а заканчивал, уже пребывая в полноценном пьяном бреду», – отметил внутренний голос.

«Не ждал я от тебя, Алексашка, такого гадкого обмана! – писал царь. – От всех ждал, но чтоб от тебя… Мерзавец ты законченный! Пожалел для государя – жены своей… Что, убыло бы от нее? А скольких утех сладостных я был лишен – по твоей подлой милости? Никогда не прощу! Злыдень ты первейший… Да, еще, по поводу золотишка. Ха-ха-ха! Если этот Аль-Кашар не соврал, и ты послан к нам из Будущего, то для тебя это – дела пустячные…»

«Вот они – Властители! Нельзя им верить никогда! – от души возмутился внутренний голос. – Сколько раз тебе, братец, Петр клялся – в своей братской дружбе? Мол: „Я твой, Алексашка, вечный должник, век не забуду…“ И перед Санькой нашей неоднократно рассыпался – в благодарности бесконечной. А теперь вот – получите и распишитесь… Да, коротка ты, память царская! Хорошо еще, что казнить не надумал. С него сталось бы…»

– Ну, охранитель, все прочел? – вкрадчиво спросил Ромодановский. – Тогда пойдем к остальным, я зачитаю Указ государев…

К причалу тем временем уже подошли женщины, облаченные в совершенно невероятные праздничные платья, сверкая драгоценными каменьями своих многочисленных золотых украшений, а дети удивленно и восторженно разглядывали неподвижно замерших у кромки воды солдат Московского полка.

– Дядя Николай! – обратился Егор к Ухову-старшему. – Отведи-ка всех ребятишек в дом, пусть там поиграют. Займи их чем-нибудь интересным. Расскажи, что ли, сказку – про добрых и умных белых медведей…

Дождавшись, когда старик – в сопровождении нянек и денщиков – уведет детей, Егор попросил Ромодановского:

– Дозволь, Федор Юрьевич, сперва мне сказать несколько слов народу? Объясниться, так сказать…

– А что ж, и объяснись! – благодушно кивнул головой князь-кесарь. – Дозволяю!

Егор снял с головы треуголку, сорвал свой пышный ярко-оранжевый парик и выбросил его в ближайший кустарник, после чего заговорил – громко и четко:

– Повиниться я хочу, господа. Вина лежит на мне великая. Немногим более восьми лет назад я обманул государя нашего, Петра Алексеевича. Не захотел я, чтобы царь воспользовался своим правом «первой брачной ночи» в отношении невесты моей, Александры Ивановны, – внимательно взглянул на испуганную и слегка ошарашенную Саньку. – Вместе с известным вам доктором – Карлом Жабо – мы тогда обманным путем внушили государю, что ему смертельно опасно вступать в плотские отношения с русскими женщинами. Вот и вся моя вина, господа…