Свечи почти догорели, ужин кончился. Долметчер чувствовал себя натуральным зомби, приготовленным по лучшим вудуистским рецептам и готовым к употреблению. Машина, понятно, ждала внизу. И всего-то отсюда до «Яра» езды полчаса. По дороге Долметчер спросил жену: понимает ли Лапушка — что случилось.

— О, случилось прекрасное! — расцвела улыбкой Лаппорос — Мы будем князья Карские, значит, северные — значит, нам будут доступны любые русские меха! Тебе очень пойдут белые соболя!

Долметчер был не уверен ни в том, что такие бывают, ни в том, что меха в этой ситуации могут быть служить полным утешением. Однако про себя отметил, что одним только русским языком жене его теперь не обойтись — придется основательно выучить «Историю государства Российского», царь историк как-никак, и любит новых граждан империи экзаменовать по своему предмету. А русская история удивительна, темна… и непонятна. О Лаппорос! Выбрала ты себе не самого простого мужа, не самую легкую участь…

В номере горел свет, а на диване сидел сам Марсель-Бертран Унион, и глаза его горели, как топазовые запонки.

— Я нашел конец! О змеиная мудрость змей! Я нашел его! Я прочел его! — Унион, даже не приглашая хозяина номера присесть, схватил оторванный переплет змеиного рецептурника и стал читать по нему, как по писаному (для него-то кожа расписной змеи была всего лишь легким вечерним чтением):

Унион победно поднял глаза от обложки. Долметчер качнул головой, и старый колдун испарился. Ресторатор постоял, подумал, и запустил в рецептурником в зеркало. Старинное стекло даже не звякнуло, книга, раскрывшись, глухо ударилась о ковер. Крути, не крути, а мысль в только что прозвучавших стихах была глубокая и в точности соответствующая моменту.

«Может, не так все и плохо? Быть русским — это ведь и кое-какие привилегии. Можно добиться пропуска в закрытую для всех Киммерию, откуда змеиный рецептурник привезли, хоть и скрывают про нее все, что могут, а зайдешь к сектантам — все, оказывается, про нее знают. Интересная, наверное, страна.»

Долметчер подобрал книгу и аккуратно вложил ее в переплет: склеить их он и сам сумеет. А ресторан теперь можно открыть в любом русском городе. Лучше — древнерусском. И даже не в одном…

Оставалось лишь официально стать принцем. То есть светлейшим князем. Впрочем, невелика разница, если судить по результатам.

26

26

Человек, у которого дурное настроение вызвано тем, что он уже проиграл кучу денег и, по всей видимости, проиграет еще, всегда просыпается в 5 часов утра.

К двум-трем часам ночи он с трудом засыпал, а в пять уже просыпался и лежал с закрытыми глазами. Все теперь у него было, — кроме предутреннего сна. Он, Борис Черепегин, не так еще давно носивший имя Бориса Тюрикова, получил все, чего хотел: кучу денег, возможность накласть возле этой кучи много других новых куч, и даже не серебра, — именно серебром наклалась первая куча, — а золота, преядреннейшего золота с императорским профилем, именно золота! Сперва надумал покупать не монеты, а золотые бруски, но вовремя узнал, что на это государева лицензия нужна. Государь же с богатыми людьми строг, зорок, и приказано верить, что справедлив. Хочешь бруски? Пиши прошение. С объяснением — зачем тебе золото, почему не годятся тебе простые империалы. А заодно за переплавку государевых монет в кодексе статья — прямо минойская, киммерийская. Словом, хочешь золота — вперед, но должно оно быть государево. Ничего, кроме зубопротезной лицензии, Борис придумать не смог, да и ту решил не покупать: ладно, чистый вес золота в монетах всего на одну восьмую ниже номинала. А может быть, и надежней держать состояние в монетах с завышенным номиналом? Мысли, как и во всякое утро, начинали двигаться по кругу. Под утро всегда видел Борис во сне рыбный рынок, где шла торговля щуками… Потрошеными! И жареными! Даже кусками в сухарях…