Запахло скандалом. И самосудом.

Кто-то свистнул, с очень вопросительной интонацией. Кто-то глухо захлопал хвостом по полу. Кто-то мелко-мелко застучал зубами и стал уползать прочь от стола. Зато поднял усы от своего лотка со стружкой знаменитый Икт-Желтобрёвенщик, покрутил мордой и обнажил длинные, красные, собственные — а не протезные — резцы. Потом подпрыгнул и выбросил вперед правую заднюю лапу, переворачивая лоток.

— Наших бьют! — не выдержал Укс Кармоди, но договорить ему не дали; вместо этого его оглушили небольшим, на десерт припрятанным, стволом рябины. Ствол оказался в лапах болтливого Буха, Икт, визжа, как зарезанный, пошел на него прямо по столу. Пэрч, пытаясь спасти родственника, схватил Икта за хвост, получил по зубам, — и с ужасом понял, что у него в пасти драгоценный протез разделяется надвое. Но в следующий миг Пэрч осознал, что терять уже нечего, сплюнул куски протеза, заорал не хуже, чем журналист — и бросился ему на спину. Желтобрёвенщик не дошел до конца стола и под тяжестью Пэрчевой туши рухнул прямо на покойника, попытался удержаться, однако не смог, и единым клубком вместе с Пэрчем и трупом обвалился на престарелого Харка, и без того уже оравшего почти по-человечьи. Бух, развивая достигнутый успех, пошел махать рябиновым бревном во все стороны.

Потянуло имеющей вот-вот пролиться кровью. Раздался дикий вой: так бобры не орут, так орут бобрихи. Немногие уползшие к стенам участники фин-ахана могли наблюдать, как древняя седая бобриха, невесть откуда появившись, пробралась на то место, где только что лежал покойник, и с гордостью продемонстрировала оторванный от ее черепа шкуряной лоскут; лоскут тянулся через череп к уху и там, кажется, все-таки прикреплялся ко всему остальному; из-под лоскута, однако, кровь хлестала на стружки, и на покойника, из-под которого наконец-то выбрался Икт, тут же бросившись бить старуху, чьей кровью был заляпан от носа до хвоста.

В это время из кладовки вылезла новая морда; Дуайрес Кармоди, родной по сестре племянник покойного и главный наследник его небогатого имущества, с утра обожрался ивы и на первую половину фин-ахана лег поспать. Поняв, что дошло до драки и его собственные, кровные стружки осквернены, он деловито подпрыгнул и горизонтально влетел в центр побоища, свистя при этом на совершенно ультразвуковых частотах. Как на грех, старуха, известная больше как «распроклятая вдова Мёбия», все еще не закончила демонстрировать свою боевую травму (лоскут шкуры, отодранный от черепа). Дуайрес не видел, что за углом стола, возле штабеля с непочатыми стружечными лотками, страшной силищи бобер Пэнн Мак-Грегор смертным боем бьет почетного гостя Харка, и того гляди приготовит гостя к новому фин-ахану; Дуайрес не видел рыдающих жен у стен, не вполне уверенных — жены они еще или уже вдовы, он видел лишь наглого Икта, грозящего кровавыми зубами, да торжествующую старуху, которую с похмельных глаз не признал вовсе — и бросился на обоих сразу, приняв за виновных.