Между тем в числе виновных мог быть кто угодно, но не они: Икт по сей день носил свои собственные, не вставные зубы, а вдова Мёбия Кармоди, единовластная владычица фирмы «Мёбий и мать», с тех времен, как зубная монополия перешла к ее семье от свергнутого Дунстана, ходила на бобровых променадах вовсе без зубов, демонстрируя, что у нее, с одной стороны, нищета в доме, с другой — что неблагодарные сыновья не имеют ни совести, ни времени сделать протез родной матери. Чего ради она заявилась на фин-ахан к малоуважаемому покойнику — она бы и сама не объяснила, но, похоже, ее заранее притягивал дух скандала. На всяком скандале она была первой. Ее всегда били — но при этом даже тот, кто сам бил, вплоть до следующей драки, непременно трогательно за ней ухаживал и приносил извинительные подарки, уж если не каштаны и бананы, то хоть коробочку начищенных заранее кедровых орешков — уж по самой малости. Может быть, именно поэтому Дуайрес бросился сперва бить ее, а не Икта; с другой стороны, Икт решил придти на помощь наследнику покойного, и бросился лупить старуху с не меньшей силой, — будучи авансом уже залит ее же кровью.

Чудовищной силы свист сотряс трапезную хатки, и все как-то замерли. На пороге стоял начальник сил бобриного самоуправства Финн Кармоди, держа в отставленной лапе символ своей власти — ультразвуковой свисток, когда-то оброненный камердинером Палинского в озеро. Издавал свисток звук-команду «Товсь!». Ну, и кто этот свисток слышал — готовился. Ни к чему хорошему.

Увы, почти любой фин-ахан так и заканчивался, менялись только действующие лица и, так сказать, исполнители, — хотя пострадавшие почему-то были чаще всего одни и те же… Но в этот раз как-то драка превзошла обычные масштабы. Матриархов даже на пьяных посиделках все-таки редко бьют. А побитой оказалась сама госпожа вдова Мёбия! А ее и так уже который раз… под укоризну подводят!.. Она ведь и от людей… страдание приняла! Финн был настроен серьезно — и не собирался спускать никому и ничего. Разве что шкуру. Хотя бы фигурально.

Из-под стола высунул голову вдребезги пьяный Мнух.

«А ишшо свисс-тят… что на постоянный выезд в место жительство старик Израиль с Лисьего хвоста издаст большое запрещение…»

«Этого — сразу в вытрезвитель», — скомандовал Финн, и обстановка сильно разрядилась. Дюжие силы самоуправства быстро раскидали кучи побитых на тех, которых в больницу, на тех, которых в КПЗ и на тех, которых на кладбище. Даже как-то странно, что в эту последнюю категорию попал один-единственный покойный Кармоди, на чей фин-ахан перепившиеся и передравшиеся гости изначально собрались. Финн велел собрать традиционных двенадцать свидетелей того, что покойный был вполне покоен еще до драки, проследил, чтобы старуху вдову направили в больницу первой, первым же в КПЗ был отправлен, как обычно, Икт — выпустят через двое суток, ну и смеху будет в репортажах… Несостоявшиеся вдовы сквозь слезы, сортируя мужей, заранее хихикали над любимым чтивом. Только покойника никто трогать не торопился.