Итак, в назначенный час я накинул плащ, потребовал гондолу — вот тебе парочка прелестных словечек от госпожи Радклиф, — и гондола заскользила по воде к указанному palazzo[62]. День выдался таким, какими я привык наслаждаться: сочетание Солнца и Моря придают облитому серебром городу фантастический вид: он выглядит порождением волшебника — иллюзией, которую французы называют le mirage, — когда над песками пустыни парят окруженное деревьями озеро и гостеприимный караван-сарай, чтобы исчезнуть при приближении, — но этот мираж не исчезает, а только подстегивает воображение такой возможностью, сообщая городской жизни некую беззаботность.

На ступенях palazzo меня встретил тот самый паренек в ливрее и провел на второй этаж. Там я увидел хозяина, который — без прежнего черного одеяния, в обычном халате — казался меньше ростом. Он приветствовал меня небрежным жестом, поскольку вертел в руках добрый ярд кружевной ткани: смысл этого занятия оставался для меня загадкой, пока он не заговорил. "Есть два способа сворачивать дамскую шаль, — произнес он таким тоном, будто мы сошлись вместе для обсуждения именно этого вопроса — Мои собратья, похоже, этому научились, а я не умею".

Я спросил, кого он имеет в виду под собратьями, и он пояснил: тех, кто, подобно ему, взял на себя роль Cavalier servente при какой-либо даме. Это своего рода гильдия, добавил он, подчиняющаяся строжайшим правилам: Cavalier servente может вести себя по отношению к избранной Servite[63] так-то и так-то, но ни в коем случае не иначе; ухаживать за ней, исполняя все ее приказания, за исключением тех, что могут задеть его Честь; впрочем, чести его не наносится ни малейшего урона тем, что он сворачивает ее шаль, держит над ней зонтик и проч., и проч. Добиться такого положения непросто: предполагается, что amicizia[64] длится не один год; преждевременный Разрыв почитается вероломством и вызывает презрение. Если благоприятным образом возникает вакансия, то amicizia прекращается посредством sposizia[65] — и все заканчивается благополучно. Не могу передать, милорд, насколько досаждала моему собеседнику его неумелость, — отшвырнув в сторону шаль, он велел подать Закуски и предложил мне занять кресло возле жаровни — всем своим видом он, казалось, выражал порицание тонкостей светского обращения, полностью принимая, тем не менее, иx gravita[66], — его мрачный взгляд трудно было выдержать, однако на губах у него мелькала снисходительная улыбка, словно мирские обычаи он принимал за путаную загадку, которую готов некоторое время терпеть. Как только мы перешли к делу, меня охватило изумление: без всяких экивоков мне был задан вопрос — знаю ли я о твоем местонахождении! Мой собеседник, по его словам, усердно старался его выяснить, это ему не удалось, но, встретившись со мной на маскараде, он припомнил, что я каким-то образом с тобой связан.