Если дорогое имя Сталина высечено не на черном граните, а в его живом, трепещущем сердце?

Перезвон курантов, чёткий ритм шагов.

И вдруг, как грязная клякса на листах священной книги, — истошный бабий визг:

— За нашу и вашу свободу-у-у…

…Иннокентий был вовсе не дурак. Он вот взял и подумал — а как же это листовки разлетятся, когда он кнопку нажмёт? Они же туго свернуты в продолговатые цилиндрики, вшитые в пояс. А пояс надет на голое тело! А сверху пояса — застегнута рубашка! Она же мешать будет! Эх, не продумали до конца, а еще заграница…

И поэтому Иннокентий широко распахнул на себе рубашку, ту самую, белую, с чёрной траурной полосой на воротничке, чтобы дать возможность разлететься словам справедливости…

Видимо, дежурный милиционер не зря волок службу на главной площади страны.

С криком:

— Лёха, вали шахида! — он сшиб с ног китайца и девочку, прикрывая их собой… Просто работа у него такая. Ничего другого он сделать уже не успевал.

Его напарник Леха, выдергивавший из кобуры застрявший «Макаров», однако, к террористу тоже уже не успевал…

И тогда Лаврентий Павлович, обгоняемый верным Заспановым, который тоже не успевал, — подкатом сшиб с ног сумасшедшего, что-то невнятно визжащего, плюющегося отравленной слюной интеллигента…

Накрывая его сверху своим телом.

…С борта самолёта, заходящего на посадку в Домодедово, Серго Гегечкори краем глаза вдруг уловил где-то в центре Москвы мгновенный красный проблеск…

Что-то сердце кольнуло, да?

Место, которого нет. Вне времени…

Лаврентий Павлович открыл глаза и тут же их опять смежил…

Потому что любование окружающим пейзажем могло доставить удовольствие только завзятому последователю Захер-Мазоха.

Цветущий сад, говорите? С голубыми розами?

А заболоченную равнину, покрытую красно-коричневой осокой, над которой стелился унылый сизый туман, не желаете?

Больше всего ЭТО походило на окрестности «НорильскЛАГа»… а вот, кстати, сквозь туман что-то проступает… и запах такой знакомый, серой шибает… не Медный ли это Завод НГМК?