— Тогда я все правильно сделал, — примирительно сказал Годунов, — не я их миловал, не я их возвышал, силы у меня тогда такой не было. Не топтал, как другие, поддержал — это было. Но они мне отплатили сторицей, немало помогли, когда я бояр высших в бараний рог скручивал. А что Романовы в силу такую вошли, это ты прав, мой недосмотр. Да не за что было им укорот давать, смирно вели себя, до последнего времени.

— Так ведь бунташное семейство! — воскликнул я. — Как бы и теперь бунт какой не учинили!

— О, это было бы прекрасно! — неожиданно сказал Борис Годунов, мечтательно закатывая глаза. — Лучшего повода и не найти! Гнездо это надо навсегда разорить, тут без суда боярского не обойтись, для него и вина должна быть великая, измена или вот бунт. Как полагаешь, решатся? Ведь я при смерти! — рассмеялся он, вернее, закудахтал.

— Бог даст — решатся! — ответил я, стараясь сделать ему приятное. Все жтаки при смерти человек. Хоть и хорохорился Борис Годунов, я в тот момент ясно увидел — не жилец.

До бунта дело не дошло. Романовы раньше подставились, сами. Опережая события, Александр Никитич Романов тайно встретился с великим польским послом, гетманом литовским Львом Сапегою и прямо спросил его, как отнесутся польские и литовские паны к тому, что царевич Димитрий восстанет из небытия и предъявит свои права на престол русский, а быть может, и займет его в случае неких событий, в которых один Господь волен. О встрече этой стало известно из показаний посольского толмача Якова Зборовского, единственного, кто из посторонних на ней присутствовал. А ведь пенял я в свое время Никите Романовичу, что не заботится он об образовании сыновей, языкам разным их не учит, и вот через какие-то тридцать лет аукнулось! Я бы, чай, с Сапегою без толмача столковался!

Впрочем, никаких других подробностей о той встрече узнать не удалось, толмач умер на дыбе, мучительно вспоминая ответ гетмана литовского. Какая незадача! Разве же так пытают?! Как сказал бы Малюта, не к ночи будет помянут, подследственный должен выложить все, что знает, и сверх того три короба добавить, и лишь после этого освободить следователя от своего присутствия и стонами громкими не мешать ему отделять зерна правды от плевел лжи. А когда нет лжи, как распознать, где правда? Приходится все немногое на веру принимать.

Но и этого немногого хватало на обвинение в измене государю. А тут еще ближний слуга Федьки Романова, сын боярский Алексашка Бартенев, донес, что в тот вечер все братья Романовы — Александр, Михаил, Василий и Иван — вместе с шурином их боярином Борисом Черкасским собрались у старшего своего и долго о чем-то говорили, о чем, подслушать не удалось, вот только имя Димитрия доносилось явственно. Теперь всех Романовых гуртом притянуть можно было.