Однако небольшая тупая толпа, обступившая мотоциклистов, все так же тупо молчала, все так же тупо рассматривая немцев своими тупыми русскими глазами. Только один из мужиков, огромный, с узеньким лбом на кажущейся крохотной голове над мощным торсом, промычал что-то вроде:
— Ты, фраер ушастый… Ты это… Про сапоги и колени… Базар-то фильтруй!
«О Господи, какие же тупые эти грязные русские! Они думают, что на рынок пришли?» — устало подумал граф. Впрочем, не все проявляли явную тупость…
Один из узников ГУЛАГа, весь покрытый синевой татуировок, прямо приплясывал от нетерпения.
— А вопросик можно, господин хороший? — заискивающе спросил он.
— Валяй… — вальяжно ответил расслабившийся граф.
— Это что же… Значит, мы всех жидов должны перебить, а за это нам позволят… дышать? Так выходит? — спросил занятный туземец.
— Ну, право дышать вы еще должны заслужить. А жидов-большевиков вы обязаны истребить, да! Немедленно! — прибавил в голос строгости граф.
— Ага, ага… А где тут у нас жиды? — засуетился туземец. — Соломон, будь ласков, выходи, тут тебя сейчас истребить желают!
Из толпы зека вышел худенький старичок, с тонкой жилистой шейкой, трогательно и жалко высовывающейся из воротника новенького ватника.
новенького— Ну шо я могу на это сказать… Я человек старый! Меня много кто за мою жизнь хотел истребить… И царское Сыскное хотело, и петлюровские сердюки, и польска Дефензива, и наше родное советское Угро тожеть… Однако же я до сю пору пока что жив, чего и всем присутствующим искренне желаю! И пока помирать не собираюсь!
— А скажи-ка нам, Соломон, вот ты человек битый, засиженный, авторитетный… Ты все знаешь наперед! Скажи нам! — попросил «Росписной». — Будет ли у немцев верх?
— Ну шо я могу на это тибе сказать… — задумался Соломон. — Думай сам, тебе жить. Одначе… Видал я как-то нашего Батьку Усатого на Красноярской пересылке… Чистодел, одно слово. Банки он брал, казначейства. Конечно, был он в тую пору чистый мокрушник, не без того, потому и одобрить его модус операнди не хочу… потому как не вор он! Нет, не вор. Законов наших он не чтит… Но одначе он и не беспредельщик. Просто у него — свой Закон! Который он сам себе установил, и сам по нему, бедняга, живет. Один на льдине! Люди его, знаешь, уважали… — Соломон пожевал сухими, узкими губами и после небольшой паузы продолжал. — И ихнего я тоже видал, в Вене, в тринадцатом году… Х-хе. Мазилка! Лох голимый, ни украсть, ни на вассере постоять… Нет. С НАШИМ оно и рядом не лежало. Не будет ИХНЕГО верха… не сдюжит!
— Хорошо! — кивнул «Росписной». — Соломон, посоветуй тогда еще… А с этими что нам делать?