Анджей, глотая голодные слюни и печально рассматривая врученную ему командиром банку тушенки, с досадой протянул:
— Эх, дурак я… Надо было у Матери Божьей еще и хлебца попросить… и открывалку…
Дева Мария все так же ласково улыбалась Анджею и продолжала молчать…
«Надуманная драма! — воскликнет недоверчивый читатель. — Ведь у Анджея на поясе висит штык-нож»…
Дорогой друг, дело в том, что восемнадцатилетнему романтическому юноше — поляку, с его до идиотизма рыцарским отношением к исполнению воинского долга, и в голову не придет, что ОРУЖИЕ можно использовать для такого прозаичного дела, как откупоривание консервов… Он ведь на этом оружии клялся честно служить Советам и тайком от замполита в костеле Святой водой его окропил… Это все равно, что от лампады прикуривать!
В Америке, например, такое поведение посчитают польской тупостью…
…Это же место, этот же день и это же время. Истекающий кровью, израсходовавший последние боеприпасы, 115-й стрелковый полк 75-й стрелковой дивизии, с развернутым Боевым знаменем пошедший в последнюю штыковую атаку, полег весь под местечком Гвозницей… Через Медну и Бродятин хлынувшая в прорыв боевая группа 4-й «панцер-дивизион», получившая возможность ударить на Кобрин с юга, достигла перекрестка шоссе Брест — Ковель и Малорита — Кобрин (отметка 152.4). Вовремя схоронившийся красноармеец Анджей из своих кустов наблюдал, как промчавшийся по дороге на Брест немецкий танк походя снес «голубец», потом притормозил, и соскочивший на землю «герман» в черном комбинезоне стал мочиться на икону. Шутка такая, немецкая, весьма незатейливая… Выскочивший на дорогу юноша, отчаянно размахивающий своим штык-ножом, был мгновенно немцами застрелен. А немецкий танк поехал себе дальше…. И никто не увидел, как по щеке Девы Марии скатилась кровавая слеза…