- Ты Дмитрий батюшку покойного не вспоминай и его авторитетом на меня не дави. Он много чего говорил, и в частности, что хулители веры наносят стыд государству и не должны быть терпимы, поелику подрывают основание законов. И в "Воинских артикулах" записано, что смертью наказывается тот, кто на еретика и богохульника не доносит. Вот и получается, что вроде бы, в чем-то ты прав, а по сути, есть мерзкий богоотступник, которому самое место на костре.

  - Значит, не будет мне заступничества?

  Алексей посмотрел на поникшего лекаря, и принял решение:

  - Заступлюсь за тебя и твоего ученика, но вы должны прилюдно покаяться и три дня простоять на коленях перед иконами замаливая свои заблуждения.

  - Но внутри, в душе своей, - Тверитинов ударил себя в грудь, - мы все равно будем знать, что правы.

  - Так я тебе про то и говорю. Верь, во что пожелаешь, но молчи и не выпячивай свои идеи. Возможно, настанет день, и они будут востребованы, и очень может быть, что случится это еще при моей жизни. Ну, а если ты ошибаешься, то гореть тебе в геенне огненной за твои речи и убеждения.

  - А ты сам как считаешь, государь, есть за мной правда или нет?

  - Опасные вопросы задаешь, доктор. Не по чину они тебе, но ты меня сегодня порадовал и я отвечу. У каждого своя правда, и я надеюсь на то, что вера православная сможет избавить себя от корыстолюбцев и провести грамотную реформу своей структуры.

  - Благодарю за разъяснение, Алексей Петрович.

  - Вот и ступай.

  Медик вышел, а император сделал себе пометку в блокнотик, обязательно переговорить с патриархом о судьбе Фомы Иванова, и вызвал Филиппова. Секретарь появился сразу же. Он подошел к столу, положил на него депеши и самые важные бумаги, присланные из Сената на подпись и, отодвинув в сторону один запечатанный черной сургучной печатью пакет, произнес:

  - Письмо с Дона, от войскового атамана Кондратия Булавина.

  Кивнув головой, Алексей отпустил секретаря, вскрыл пакет, достал письмо и, прочитав его, впал в легкую меланхолию. Независимый донской атаман сообщал о том, что на его сына Никифора было совершено покушение и, вне всякого сомнения, за убийцами стояла православная церковь, а точнее Протоинквизиторский приказ и его глава архимандрит Пафнутий. Далее, Булавин писал, что рассматривает это прискорбный случай как попытку порушить мир между Россией и Доном, и просил императора держать на привязи своих бешенных псов, а если он не в состоянии этого сделать, то пусть позовет на помощь соседа, который живо их в клетку загонит. В самом конце послания шла приписка-напоминание, что на Дону нужен постоянный представитель российской дипломатической службы, который бы и занимался решением всяких неурядиц между двумя государствами.