Несмотря на все старания, уложить плавание в два дня не получилось. На следующее утро задул северный ветер и идти пришлось на одних веслах. Зато на третий день этот же ветер способствовал тому, что, обогнув острый выступающий мыс, за которым земля уходила резко на юг, флотилия через два часа даже не вошла, а влетела в залив Элунду, большой еловой шишкой протянувшийся с севера на юг на две версты. Предположения не подвели — здесь действительно находилось опорное место всего арабского войска. На полуострове, отделяющем залив от моря, находилась рыбачья деревня, чьи дома теперь занимали магометане, а вместо рыбачьих лодок на берегу лежали полдюжины остроносых фулук — арабских лодий с характерными косыми мачтами.

Как и в заливе Суда, здесь у входа имелся свой малый холмистый островок. Его охранял малый сторожевой отряд. Два дромона направились прямо туда. Остальные шесть судов, не останавливаясь, устремились к фулукам.

Все произошло так быстро и неожиданно, что серьезного сопротивления каменному граду из баллист и камнеметов никто не оказывал. А когда от сифонов с огнем запылали все фулуки, противнику оставалось думать лишь о собственном спасении. Высадившаяся дальше всех у самого песчаного перешейка дарникская хоругвь оптиматов за мечи почти не бралась. В воздухе чаще слышался свист арканов, которыми гриди ловили пробегающих мимо арабов.

Скоро все было кончено, хотя мелкие стычки с теми, кто попытался скрыться в глубине полуострова, продолжались до самого вечера. Пятьсот убитых и неменьшее число пленных — столько заплатил неприятель за свою беспечность и панику. У ромейского войска потери были раз в двадцать меньше. Особенно всех обрадовали большие припасы съестного, табун лошадей и две кузни с изрядным запасом заготовленных «колючек», обнаруженные в деревне.

— Даже не верится, что все удалось так легко и просто, — удивлялся итогам высадки мирарх. — У тебя, похоже, уже было?

— Когда три тысячи застают врасплох одну тысячу, по-другому и быть не может. — Дарнику схватка с противником, который даже не успел надеть доспехов, представлялась все равно что избиением мирных смердов, Особой доблести он в этом для себя не видел и вообще был разочарован столь игрушечным сражением.

Ромеи с италиками, однако, буквально упивались победой, словно желая вознаградить себя за тот страх и напряжение, что испытывали сидя в осаде в Акротири.

— Какую бы ты хотел себе награду? — спрашивал на пиру у князя размягченный вином и арабскими сладостями мирарх.

— Какая награда, лишь бы наказания не было, — отшучивался Рыбья Кровь.