— Насчет отрубания одной ступни у кахтанидов. Хотя аднаитов среди пленных больше. Вот и думаем, может, лучше калечить их. Как думаешь?

Князю стало не по себе.

— А как же отлучение от церкви? Да сколько тех арабов сейчас по горам осталось? Потом калек на своих христиан поменять не сможете.

— Ты же сам это предлагал? — недоумевал Золотое Руно.

— Ума нет, потому и предлагал. Нет, ни в коем случае.

— Ну, мы уже завтра приступаем.

Дарник с непривычной горячностью вскочил с трехногого табурета:

— Калистос, не надо этого делать!

— Иначе что будет? — нахмурился мирарх.

— Иначе мне перестанет нравиться тебе подчиняться.

— Ты еще скажи, что пойдешь и отобьешь пленных!

Дарник, взяв себя в руки, молча ходил по комнате. Мысль о нападении на ромеев не показалась ему такой уж дикой, тем более что дромоны до сих пор находились в Элунде и совсем скоро бури на море прекратятся. Разумеется, через Константинополь назад им не прорваться, но можно предложить свой меч арабам. Те словен в пустыню не пошлют, скорее на север, на хазар. Ну а там до Липова уже рукой подать.

— Просто кормить пленных уже нечем. Надо как-то от них освобождаться, — миролюбиво объяснил мирарх.

— Я могу сам встретиться с магометанами и договориться о пленных.

— Хорошо, три дня тебе на это, — уходя, поставил условие Калистос.

Дарник с грустью смотрел ему вслед. За пять лет это был первый человек, которого ему хотелось назвать своим другом. И вот их зреющая симпатия лопнула и навсегда развалилась.

«Три дня!» Это был прямой вызов, брошенный князю, и необходимо было сторицей ответить на него.

За месяц, проведенный на восточном Крите, князь успел многое. Оседлал побережье на пятнадцать верст. Возвел здесь полдюжины парных опорных веж: одну у воды, другую в версте-двух вглубь острова. Предпринял несколько набегов к жителям долин, которые тут, на восточном берегу, вполне мирно уживались с иноверцами-арабами. Разведал, что дальше на юг, через непроходимый для большого войска перевал, находится главная ставка арабов Иерапетра. В укромном, заросшем камышами месте заложил строительство четырех дракаров. Реквизировал у критян с десяток легких повозок, на которых посадил три ватаги оптиматов, еще две ватаги были посажены частью на мулов, частью на мелких островных лошадок. Эта сотня ежедневно совершала быстрые перемещения в разное время суток вдоль кромки берега и останавливалась на ночевку то в одной, то в другой веже, дабы не дать противнику подготовиться и напасть на разбросанное по широкой дуге липовское войско.

Энергичность Дарника объяснялась просто: невозможно и позорно было сидеть на месте и бесконечно охранять самих себя, как это делали бравые ромейские вояки, почти не выходившие из своей Элунды, да и хорошо известно, что воины от праздности быстро распускаются. Вот с утра до вечера и придумывал им «важные» задания, всем своим видом как бы говоря: именно это крайне нужно для нашей окончательной готовности, еще чуть-чуть, и ринемся в новое славное сражение.