– Что задумался? – Николай отвлёк Мишина от воспоминаний.

– Да так, – Алексей всё крутил в руках пустую чашку, – мы движемся в сторону совка, как бы нам этого не хотелось. Как говорится, нельзя жить в обществе и быть свободным от него.

– Классиков вспомнил? – прищурился Меркушев, – только не тех! Вот тебе другая цитата, из Высоцкого, – «те, кто выжил в катаклизме, пребывают в пессимизме» и ещё одна, оттуда же – «настоящих буйных мало, вот и нету вожаков!» Что к нам уже не относится, а? Только подумай, прежде чем отвечать!

Алексей поставил чашку на стол, опёрся подбородком на сплетённые в замок ладони, упёршись локтями на самый край столешницы, и долго-долго смотрел куда-то в пространство, мимо левого уха Меркушева.

– Интересная у нас с тобой дискуссия, получается, – наконец сказал Мишин, переведя взгляд на лицо Николая, – как-то мимо, боком, но всё-таки вышли на самую главную причину нашего сегодняшнего положения. Нашлись у нас летом «настоящие буйные», сами вожаками стали. Так?

Николай молча кивнул, ожидая продолжения столь неожиданно повернувшего разговора.

– Самое интересное, что ранее никто не мог сказать о деятелях, совершивших фактически государственный переворот, хоть что-нибудь положительное. В смысле государственной мудрости, я имею в виду, – пояснил Алексей, – вот кто такой был, например, Червоненко? Вполне заурядный по постсоветским меркам олигарх-силовик, наша местная разновидность российского Путина. Вспомни – всё у него было! Бабло и почёт и уважуха. Рулил себе уже устоявшейся системой и в ус не дул. Чего ему не хватало? Почему он сам в самолёт не запрыгнул, а вместе с другом детства Пилипко переворот замутил, а?

– Ты говоришь так, как будто у тебя есть ответ, – заметил внимательно слушавший старого друга Николай.

– Не ответ, нет, – махнул рукой Алексей, – так, очередная безумная догадка. На которую, кстати, ты только сейчас меня натолкнул.

– Да ну? Польщён, польщён, – улыбнулся Меркушев, устраиваясь на стуле поудобнее. Иногда Алексей на основе буквально горстки собранных фактов мог сконструировать самую настоящую теорию и сделать далеко идущие выводы, – так что же подвигло наших боссов на подвиги? Нетерпение замученной совести?

– Нет, – в ответ улыбнулся Мишин, – это было бы слишком банально и просто. Все гораздо сложнее, а может совсем наоборот – гораздо проще.

Он помолчал, посмотрел бросил взгляд налево-направо.

– Как пишется в некоторых умных книгах, человек не может противостоять выбравшей его нечеловеческой воле. Нечеловеческой воле нечеловеческого существа, то бишь, в нашем конкретном случае, воле чёрного уицраора, доселе слабого детища красного Жругра. Истинного хозяина советской страны.