Председатель Верховного суда поднялся на помост и подошёл к микрофону, чтобы зачитать текст постановления. Едва он закончил, солдаты принялись накидывать на шеи приговорённых петли.

На совещании, где обсуждались детали казни, я категорически возражал, чтобы террористам вешали на голову мешки. Их агония должна быть во всей красе видна телевизионным зрителям. В этом вся соль. Меня поддержали.

Предложения по другим видам казни, которые тоже высказывались на заседании, были большинством отклонены: расстрел, яд по вене, удушение газом. Нет, и ещё раз нет! Лишь старое доброе повешение — оно ярче будет восприниматься людьми на площади и телезрителями. Я бы, конечно, не возражал и против рубки голов, или даже четвертования, но море крови — это уже как-то слишком. Женщины расстроятся.

Взмах руки командира — и участки помоста под ногами приговорённых, распахнувшись, разверзли перед ними бездну. Всё произошло очень быстро, какие-то доли секунды: все двенадцать разом рухнули вниз, петли сомкнулись, тела забились в агонии — и постепенно затихали. Вот лишь трое ещё совершают какие-то лихорадочные, судорожные движения, вот уже двое, а вот и один… Чёрт, всё дрыгается! Что там с ним, верёвка не та? Нет, вы смотрите — всё дёргается, и дёргается.

Второй с края. Это Гарибальди! Что происходит? Кто мне, объяснит, что здесь происходит?

Резким движением руки я подозвал помощника.

— Что такое? Почему один ещё жив?

Тот недоумевал не меньше меня.

— Не знаю, товарищ Шаталин, — бормотнул он. — Живучий какой-то…

— Быстро устранить проблему!

— Как? — на него жалко было смотреть.

— Меня не колышет как! — рявкнул я. — Сделать так, чтобы он не двигался, ясно!? Пристрелите его на худой конец.

Помощник исчез и вскоре к всё ещё подающему признаки жизни Гарибальди подбежали двое солдат, а за ними и командир экзекуционной команды; схватив его за ноги, они принялись тянуть террориста к земле, полагая, что так верёвка сдавит шею плотнее. Гарибальди не затихал: по выражению лиц экзекуторов можно было понять, что они смущены и напуганы. Толпа загудела. Происходящее ей явно не нравилось. Симпатии стремительно переходили к бандиту.

— Да пристрелите вы его наконец, бестолочи! — гаркнул я, вскакивая с места.

Командир экзекуторов, услышав меня, торопливо полез в кобуру за пистолетом, достал его и, пугливо прищурившись, сделал в Гарибальди несколько выстрелов. Рискуя промахнуться и попасть в кого-нибудь из нас, высокопоставленных зрителей, сидевших на трибуне Мавзолея.

К счастью, всё обошлось. Гарибальди замер, поник головой и лишь слегка покачивался из стороны в сторону. Военный оркестр, расположенный невдалеке, заиграл гимн Советского Союза. Мы вытянулись по стойке «смирно». Народ снова радостно заколыхался в красных бликах советских флажков.