Сильный юго-западный ветер заставлял нервно потрескивать пузатые паруса. Караван тяжелогруженых судов выходил из Моонзунда, проходя в прямой видимости ганзейского города Гапсаль.

– Шушун! Куда это мурманы побежали? – встревоженно спросил Норманн.

– На Оденсхольм[37] пошли, со свеями хотят посчитаться.

– Чем им местные пираты не угодили?

– Принципиальная вражда. Прошлый раз, пока тебя поджидали, я с трудом удержал Ульфора от драки, – отмахнулся старшина корабельщиков.

– В чем причина обиды?

– Я же говорю, воюют на принцип. Ты переведи Оденсхольм на русский язык и все поймешь.

– Остров Одина? Это же датский бог! – воскликнул Норманн.

– Вот именно! Датчане и норвежцы один народ с общим языком, шведы для них, что поляки для нас.

– Варуч! – крикнул Норманн на проходящий мимо драккар. – Я дарю этот остров тебе!

– Ты зачем это сказал? Теперь он здесь останется.

– Вот и хорошо, застолбим себе местечко для набегов на Аландские острова.

– Серебро из Або хочешь взять? Не слишком ли размахнулся?

– Ах, Моська, знать, она сильна, коль лает на слона! – продекламировал Норманн.

– Ты это о чем?

– Следующим летом Ругодив брать будем!

– Окстись! Отберешь у готландцев крепостицу, а дальше что? Не удержишь! Да и не нужна она тебе.

– Не скажи, друг, не скажи. Очень даже нам нужен Ругодив. Воинов в Любеке у фон Аттендорна выпрошу и печать Ганзы.

– Неразумен, как малое дитя! Крепость придется держать большим войском, нам не прокормить столько народа!