— О чём ты, Мякишев? — растерялся рабочий.
— Слушайте… — Поручик посмотрел на него. — Я понимаю, что это звучит дико… Но, по-моему, эта Басманная — не та, которая сейчас. А та, которая была много лет назад. Я точно знаю, что вот этот дом должен выглядеть иначе. А вот этот — вообще сгорел. Начало девятнадцатого века, я бы сказал. Мы как будто перенеслись в какой-то фантом.
— Это как в яркой книжечке англичанина Уэллса? — вспомнил Савелий Игнатьевич.
— Уэллс? Примерно. Или Тургенев.
Мякишев взволнованно потёр лоб:
— Да, это многое объясняет. И поведение тех людей… Хотя, с другой стороны, может быть, меня просто ранило, и на самом деле я сейчас лежу и вижу опийные грёзы. Может быть, это мне только мерещится… И не было ни Керенского, ни Февральской революции, ни позорной сдачи. И никакого рабочего Ласточкина тоже нет. А есть только я, Эрзерум и полевой госпиталь… и завтра Юденич поведёт войска в атаку к Босфору.
Вместо ответа Савелий Игнатьевич подошёл и молча ткнул Мякишева кулаком в бок.
— Простите, замечтался, — поручик потёр ушибленное место и натужно улыбнулся. — Довод действительно отличный. Достойный киника, я бы сказал…
— Кого? — вскинулся Савелий Игнатьевич.
— Диогена в бочке, — рассеянно отозвался Мякишев, изучая окна верхних этажей.
— А, тогда другое дело, — рабочий, успокоившись, кивнул. — Бочка — это понятно.
— Вот то, что нам нужно, — указал поручик. — Усадьба Мусина-Пушкина. Четыре этажа, выше не придумаешь. Давайте попробуем найти вход.
Они, тщетно дёргая все двери, обошли здание дворца. Мякишев остановился возле круглого балкончика, похожего на небольшую беседку, и задумался.
Потом его лицо осветила улыбка и он указал пальцем наверх.
— Ага, глядите. Одну ставню всё-таки закрыть забыли.
— Где?
— На втором этаже. Вы меня подсадите?
— Попробую, — кивнул рабочий.
Мякишев, поднявшись по прутьям, встал ему на плечо и уцепился руками за украшение балкона. Рабочий закряхтел от натуги. Мякишев быстро подтянулся и взобрался на балкон. Потом, оглядевшись, взялся за лепнину на стене и медленно пошёл по карнизу.
— Будьте осторожны, — предупредил Савелий Игнатьевич.