– Позвольте, господа?

Вошел штурмовик, неся в руках медный, начищенный до блеска самовар с множеством оттисков на поверхности, в ознаменование одержанных на различных ярмарках побед, совсем как панцирь легионера, побывавшего во множестве сражений. Штурмовик встал на пороге, не зная, куда ему поставить свою ношу.

– На стол ставь, – распорядился Мазуров.

– Какие будут дальнейшие указания? – спросил штурмовик.

– Пока никаких. Иди.

– Слушаюсь.

Вейц достал из шкафа чашки, чайник, сахарницу, две серебряные ложечки и жестяную коробочку с листовым чаем.

– Попадешь ты еще на Тибет, – сказал он, заваривая чай. По комнате растекся ароматный запах.

– Не думаю я так. Он же под британцами. А надолго ли они у нас в союзниках?

– До окончания войны дотянут, дальше вряд ли.

– И я так же думаю. Они и сейчас уже готовы палки в колеса вставлять. Чего в Дарданеллах‑то высадились, вместо того чтобы с германцами дело во Франции быстрее решить? Сил, что ли, много? Нет, зарылись в землю и носа оттуда не высовывают. Не о том думали, чтобы Юденичу Эрзерум легче брать было. Разгроми они Турцию – козыри на руках будут, чтобы нам обещанные черноморские проливы не отдавать. Плохо так о союзниках говорить, но я радовался, когда им турки вмазали по первое число. Жалко только, что британцы не сами в пекло полезли, а, как обычно, чужими молитвами в рай захотели въехать – австралийцев и новозеландцев послали, а они ребята хорошие. Много их в Галлиполи полегло зазря. Жалко их. Чего лезли? Послали бы эту метрополию к чертям. Без нее бы прожили, как и мы без британцев. Только лучше бы было всем. Всем, кроме них, конечно.

– Вообще, союз с британцами – бред какой‑то, – кивнул Вейц, – и в войну на одной стороне с ними ввязываться не хотелось.

– Только начальству об этом не говори, не патриотично. Что‑то не помню, чтоб у тебя такие мысли были.

– У начальства такие же мысли. Я уверен. – Вейц стал разливать чай по чашкам. – Ты, кстати, тоже совсем другим был.

– Время делает нас умнее. – Мазуров положил в чашку два кусочка сахара, размешал.

– Ага, но до Тибета руки после войны‑то дойдут. Вот и побываешь.

– Слишком известным стал, в газетах напечатали – благо только на плакатах еще не изображают да на улицах не развешивают, так чтобы каждая собака узнавала.

– Слышал, тебя эрцгерцог Франц‑Иосиф после «Марии Магдалены» своим личным врагом объявил.

– Лично при этом событии не присутствовал, но мне такое говорили, там, на приеме у императора. – Подождав, пока чай чуть остынет, Мазуров пригубил чашку и остался этим очень доволен.