— Д..й…юда… мне.

— Я сам, — выдыхает сержант через пару секунд, доставая из подсумка гранату. Последнюю.

Звук выстрела из трехлинейной винтовки теряется среди сплошного, бьющего по ушам грохота. Грома ружейной пальбы, рычания пулеметов, злобного воя летящих мин, посвиста пуль, повизгивания рикошетов.

И, тем не менее, этот звук слышен. Сопровождаемый гулким эхом, почти родной, знакомый едва ли не с детства каждому бойцу Красной Армии.

"Марик… Жив, выходит… курилка".

Отняв пальцы от раны, сержант медленно поднимает "эфку" и аккуратно, стараясь не слишком спешить, отгибает усики на чеке.

Спустя секунду предохранительное кольцо падает в окровавленную ладонь. А дальше…

Дальше остается лишь ждать. Ждать, когда фрицы подойдут ближе.

Метрах в пятидесяти от танка чадит увязший в траншее броневичок. С опущенным стволом автоматической пушки, разбитой гранатным разрывом.

"Да уж. Хорошо его Гришка уделал. Прямо в башню попал, мимо сеток".

Четыре трупа валяются возле кустов.

"Это уже Кацнельсон… постарался… А вообще, они с Синицыным — молодцы. Трофеи с собой прихватили. Три карабина. Жаль только — патроны к ним кончились. Слишком уж… быстро".

В кобуре — наган. За поясом — чей-то ТТ. Оба пустые — расстрелял, когда Макарыча прикрыть пытался. До воронки Синицына он вроде бы успел дотащить, а там… Короче, накрыло их там. Минами. Живы ли, нет — неизвестно.

Постников же совсем никакой. Так же как и ДТ его. Обоих посекло осколками. Основательно.

"Черт! Как же всё-таки помирать неохота".

Снова бьет из окопа мосинская трехлинейка.

"У-у! Больно-то как!"

Еще выстрел. И, кажется, опять оттуда.

"Мать! Ну куда ж ты торопишься, дурень? К гряде тебе отходить надо, а не ждать тут… хрен знает чего".

Бах! Бах!.. Бах!