– Врун!
– Ничуть.
– Совсем, совсем ничего?
– Несколько поцелуев работа несложная. За возможность иметь вес при дворе я и большее смогу… Но думать при этом буду только о тебе…
Поцелуи возобновились и прервались только для того, чтобы мужской голос, задыхаясь произнёс: «На, на… вот этот перстень… он твой…». Потом снова зашелестела одежда, и женские подхихикивания сменились тихим стоном.
Мадам Иоланда шагнула вперёд.
В пляшущем свете факела она увидела согнутую спину Филиппа, стройную женскую ногу, обхватившую его бедро и две белоснежные юные руки на его шее.
Герцогиня отвернулась и неслышно ступая ушла в темноту.
ИнтермеццоИнтермеццо
Женщина у окна без особого интереса смотрела, как расходятся по домам зеваки, которые бегали смотреть на уходящее из Крепи войско. А затем долго провожала взглядом кортеж, направлявшийся к южным воротам.
– Вот и ещё кто-то едет из города, – сказала женщина. – Видать, знатный. Вон сколько солдат вокруг. И рыцарь впереди такой красивый. Наверное, счастливы те, кто может ехать вот так – в другую сторону от войны…
Она обернулась к девушке, сидевшей в глубине комнатки на единственном стуле и недовольно покачала головой.
– Упрямая… Тебе бы тоже уехать в ту сторону – от войны подальше. Ну кто тебя гонит? Пожила бы у меня, окрепла, как следует.
– Нет, – еле слышно ответила девушка.
– Без тебя, что ль не обойдутся, – совсем огорчилась женщина.
– Лекарь сказал, через неделю будет можно, тогда и уйду, – словно не слыша её, отозвалась девушка. – И вы не держите… Жанне нельзя больше воевать, а кроме меня ей это никто не скажет.
Женщина безнадёжно махнула рукой.
– На этом свете никому воевать нельзя. Ни больше, ни меньше. Нисколько. Но разве тебя кто послушает, деточка…