Да, я обещал с ним не драться. Но если там рядом была Диана…

— Прошу меня простить, — пробормотал я, не отрывая от него взгляда. — Я вынужден вас оставить.

— О да, — пробормотал Мержи, проследив за моим взглядом. — Только не лейте кровь прилюдно…

— А в чем дело? — с любопытством спросил его младший брат, но ответа я уже не слышал, движимый каким-то маниакальным притяжением, я сделал несколько шагов и… остановился как вкопанный.

— Фландрия — это только начало! — громко и развязно воскликнул Дизак. — Мы должны стать империей, мы захватим полмира, а потом и весь мир! Зачем ждать еще двести лет?..

Чепуха, — подумал я. — Это обычные слова. Не больше чем «да здравствует просвещение!». Мало ли что можно провозгласить. Да и империя при Карле Великом уже была. Это только кажется, что в этом есть что-то новое. Не принимать же за откровение лишь странные интонации человека, к которому я априори отношусь предвзято. Но «двести лет»… Не сто, не тысяча, не триста…

Я успел заметить, что Дианы рядом не было, и немного успокоился.

— Ура Карлу Великому! — дурашливо обрадовался Брантом и слегка стушевался, заметив меня и сообразив, что может случиться спонтанный дебош.

— Рад всех приветствовать, — сказал я с шальной несдержанной ноткой, сделав последний шаг. Дизак повернулся и со смешливым изумлением вскинул брови, в глазах его блуждал странный блеск. Пьян? А меня-то что так опьянило? Наполеоновская эпоха двести с лишним лет спустя?

— Да неужели? — обратился я прямо к нему. — Так-таки империей? Вы что же, сами это придумали?

Кто-то из дам нервно хихикнул, одни отступили подальше, другие, наоборот, придвинулись ближе.

— Неужели малыш Шарди имеет что-то против? — с ехидцей вопросил он в ответ, иронично подкрутив ус, составивший бы честь любому мышиному королю. — А против короны и короля у вас тоже есть какие-то возражения? Или даже соображения? — На дне глаз вспыхнуло нечто зловещее, на мгновение, но не более — и пропало. На дне его глаз на мгновение, но не более, вспыхнуло нечто зловещее — и пропало. Осталось разве что какое-то затаенное веселье. Как, кажется, и у меня самого?

— Отнюдь, — опроверг я со всей любезностью. — Но я не верю в ваш светлый разум. Задумай вы верой и правдой служить короне, за нее придется всерьез опасаться. Легко сказать — империя. А как вы собираетесь это осуществить? Пламенным наскоком, чтобы весь мир, почувствовав угрозу, объединился против вас?

Дизак усмехнулся.

— Скажите уж вернее, вам придется опасаться за себя?.. — Я было фыркнул, но тут он поднял руку странным мягким жестом. — Но право же, не стоит, — произнес он проникновенно и доверительно, в какой-то совершенно не свойственной ему манере. — Не опасайтесь, прошу вас. Все дело не в мече, а в мире. — Я поглядел на него недоуменно.