— То и вопрошал: уж срок в полюдье с Домлатом идти, а я от доли отказался и увел воев своих. Пошел от греха подальше — рано мне, кажись, на костер-то. Только Люте тот грех неведом пока.

— Великий грех?

— Да так, с маково зернышко. Уговорил-таки меня Домлат-наследник поторопить родителя своего владычливого. И то сказать: зажился Фрастен-то.

— И ты… убил князя, которому дал клятву верно служить?

— А что клятва? Видал я, как людишки Микланда живут — ни богов наших не ведают, ни клятв.

— Ты ушел потому, что Домлат мог тебя убить? Убить за то, что ты знаешь причину смерти его отца?

— А на что я ему живой-то? — кивнул воевода. — Ладно, вон деды идут — далее толковать будем.

— Слушай, Свен, зачем тебе это? Ты же и так можешь делать с ними что хочешь!

— Экий ты! Не разумеешь? Уйти нам надо отсель подалее. Только не поднять нам смердов поперек их воли. Их, сиволапых, хоть пори, хоть живьем вари, а с места не тронутся.

— Конечно! Они же… — Вар-ка прикусил язык, боясь сболтнуть лишнее, но воевода его уже не слушал. Он поднялся и пошел к деревянному кумиру, где боязливо топтались старики.

— Ну, деды, чо удумали?

— Не гневись, Свенушка, все по воле твоей сполним! Не гневись, а?

— Толком сказывай: чо хотите?

— Эта, Свенушка… Не гневись тока… Спытать бы, а? Перун-то батюшка не осерчал бы, а?

— Во-о-на чо… Хитры же, старые! А и ладно: ща спытаем! Э! э! вы кудай-то? Тута стойте!

— Не неволь, Свенушка: шибко боязно!

— Чо, старые, портки замарали от страху? Не боись, по зиме-то батюшка громы-молни не мечет!

— Вестимо, не мечет… Тока все одно боязно: коли не громом, так молотом али топором приласкает — грозен Перун-батюшка!

— Вам-то чо? Меня ж приласкает — не вас! А и ладно, стойте там!