То я спрятал лицо в подушку и замычал, сжав зубы, от стыда.

Я мычал, раскачивал головой, и не знал, куда деваться от всего, что я натворил за эту дикую ночь…

А Юлька вдруг положила свою руку мне на голову, прильнула ко мне и стала шептать:

– Не держи ничего в себе, успокойся, ничего плохого не было… Это был не ты, это была твоя боль и недоумение от того, что все произошло так нелепо… Не думай обо мне, все хорошо…

И этим она сделала мне еще больнее, и я повернулся к ней, чтобы объясниться, но вместо этого вдруг обнял, прижал к себе, и ее упругая грудь, ее тело, вся она вдруг вызвали у меня новое желание.

А Юлька почувствовала это (Еще бы! Когда мы лежим, прижавшись друг к другу голые!!!), и прошептала, отодвигаясь от меня и улыбаясь:

– Дай мне хотя бы в ванную сходить, помыться. И простыни нужно поменять. Да и тебе помыться бы не мешало… Толя, давай я тебя искупаю!

И она, стоя на коленях на кафельном полу ванной, нежными движениями обмывала меня, и при этом смотрела на меня с таким состраданием, что я не удержался – заплакал, уткнувшись лицом ей в живот…

– Поплачь, поплачь, тебе полегчает… Монасюк, гад ты такой, что же ты со мной-то делаешь…

И мы плакали оба, а потом, лежа голые и неприкрытые ничем на свежезастеленной постели, мы любили друг друга, и я старался быть осторожным, потому что боялся того, что я натворил с ней ночью. И поэтому я шептал:

– Юленька, милая, тебе не больно? Прости меня, прости меня, пожалуйста… Ты только не уходи, не бросай меня сейчас одного…

И слышал в ответ шепот:

– Все хорошо… Толик, как же я люблю тебя… Спасибо тебе, любимый мой…

Мы любили так друга друга два дня. Мы прерывались лишь, чтобы вымыться в ванной, сменить белье и иногда – забегали на кухню и, стоя, прикрытые лишь простынями, торопливо ели и пили что-то. И тут же снова валились в постель, и я снова слышал горячечный шепот Юльки: «Толик, любимый мой…»

А иногда – наоборот: «Монасюк, что же ты со мной творишь, паразит ты такой? Что я потом без всего этого буду делать?» И при этом она прижималась ко мне так, словно хотела слиться со мной воедино навсегда.

А на третий день утром я проснулся и увидел, что Юли нет, а на столе лежит записка:

«Монасюк! Проблему нужно решать в корне, а все что мы делаем – это не решение, это паллиатив.

Я уехала за Варькой. Не сомневайся – я ее тебе привезу. Будь мужиком, возьми себя в руки, и убери все – перестирай все простыни, перемой посуду и уничтожь все следы пребывания женщины у тебя в квартире.