ЗАКАТ КАПИТАЛИЗМА
Что надо сделать с миром, чтобы всем нам было удобно в нем жить? В этом вопросе царит невообразимая путаница. Одни — и даже весьма миролюбивые люди — с искренней радостью ждут прихода революции, которая принесет с собой коренные перемены. Другие — и даже весьма отважные люди — вполне довольствуются тем, что в общем положение вещей от года к году улучшается. Но почти все мыслящие люди согласны, что дела наши не очень-то хороши, что постановка образования либо нелепа, либо бессмысленно громоздка, что при нынешней экономической системе — технически определяемой как «капитализм» — распределение продуктов осуществляется неправильно. Но что же делать?
В таком духе протекает послеобеденная беседа самых серьезных и благожелательно настроенных людей; этот же дух пронизывает нашу художественную литературу в тех случаях, когда судьбы отдельных личностей показаны на фоне общих социальных перемен.
За исключением Уэллса в «Тоно Бенге», Лондона в «Железной пяте», Синклера в «Джунглях», Кука в «Бездне» и еще нескольких случаев, никто из писателей еще не сказал прямо: «Капитализм должен уйти, уже уходит, уступая место коллективной собственности)». Но вместе с тем диву даешься, глядя, с каким единодушием авторы даже самых легких современных романов пинают — кто слегка, а кто изо всех сил — это огромное чудище Бедность, хотя сами при этом зачастую испытывают какое-то задумчивое недоумение. Прошло время Мередита, которому самые робкие требования женской эмансипации казались невероятно «передовыми»; никто уже не принимает всерьез убеждение Томаса Харди, что его несчастные герои являются жертвой непостижимых слепых сил. Вышел из моды чистый индивидуализм Уортон,[31] Джеймса,[32] Хоуэллса. В поисках исчерпывающей критики современной жизни читатель обращается к Уэллсу, Драйзеру, Херрику,[33] Уолполу,[34] в произведениях которых, помимо отдельных героев, присутствует грозный фон — Народ; народ, сжавший кулаки, народ, не стесняющийся в выражениях, народ, который приводит в замешательство милых и культурных, обеспеченных людей, громогласно требуя своей доли благ и комфорта.
У большинства знатоков литературы я не вызову удивления, назвав первым мистера Герберта Джорджа Уэллса. Он, пожалуй, имеет большее, нежели кто — либо другой, право на несколько рискованный титул «величайшего из ныне живущих писателей». И мистер Уэллс необыкновенно отчетливо видит взаимоотношения людей в обществе.
В «Тоно Бенге» читатель, для которого его лавчонка все еще является центром вселенной, находит мир, населенный исключительно такими же близорукими лавочниками, как он сам. Молодой герой этой книги приезжает в город-великан Лондон, исполненный робкой уверенности, что какой-то высший разум управляет этой махиной. Иначе откуда бы взяться лондонскому совету графства и многочисленным домам призрения? И он убеждается, что весь этот гигантский город плывет без руля и без ветрила, что никто ничего толком не знает и не умеет, но что каждый разделяет его юношескую иллюзию о центральном разуме, который обо всем позаботится, и посему благодушно предоставляет общее руководство этому всеведущему фантому — Центральному Разуму.