Зашли, как требует морская тактика, с кормы и носа. Бухнули по разу неприятельские погонные пушки — одно ядро пришлось по рангоуту и одно в корпус — но, слава Богу, никого не задело. Наши погонные и ретирадные в ответ картечью — с тем же, похоже, успехом. В таком бою артиллерия почти бесполезна. Полетели абордажные крючья. Еще с ночи мы вывесили вокруг всего корабля прочные сети, при помощи запасного рангоута отдалив их на сажень от борта: врагам потребовалось лишь несколько секунд, чтобы располосовать их своими ятаганами, но эта ничтожная заминка обошлась им дорого. Прозвучала команда — и притаившиеся за сплошным фальшбортом стрелки, поднявшись в полный рост, разрядили в атакующих свои штуцера. Уверенно и спокойно, как в тире: ни малейшая волна не возмущала морскую гладь, к тому же я отобрал для сего действа самых опытных и хладнокровных бойцов. Почти все начальники турецкие, и вообще все, кто выделялся богатой одеждой и властными манерами, легли на месте. Сие, однако ж, не остановило вражескую атаку и, вроде бы, даже не замедлило оную. Сразу сотня свирепо орущих головорезов с обезьяньей ловкостью полезла на палубу «Одиссея», и если высота надстроек в оконечностях судна позволила сбросить в воду сих кровожадных акробатов, то шкафут, сиречь среднюю часть палубы, я и не надеялся удержать на первой стадии боя. Менее сажени над галерными бортами: сущий пустяк для обученной абордажной команды. Пальнув еще по разу в набегающих турок и не вступая в рукопашную, стрелки отступили на подготовленные к обороне фордек и шканцы. Несколько человек, увы, замешкались — что ж, бой есть бой. Наступил ключевой момент баталии.

Надстройки «Одиссея» заранее ограждены были (в том числе и со стороны шкафута) прочными шитами из железных листов на дубовых досках в две трети человеческого роста. Пуля их не брала. Таким образом, мои люди могли безнаказанно поражать врагов. То, что пара сажен у самой стенки не простреливалась, не составляло проблемы: турки, лезущие на ют, легко расстреливались с бака, и наоборот. Кроме того, на марсах корабля, где нижняя часть мачты соединяется со стеньгой, а равно по углам надстроек, стояли барабанные фальконеты Пакла, способные делать по девять выстрелов в минуту, с запасом зарядов на семь минут скороспешной пальбы. Сознаюсь в прегрешении: я не заплатил держателям патента ни пенни, понеже и сам не получил с этой инвенции никакой прибыли. Сложная и капризная механика делала сие оружие слишком дорогим, чтобы рассчитывать на массовый спрос, а тайные опыты в моей оружейной мастерской при тосканском заводе не дали ни малейшей надежды на удешевление. Напротив, ряд усовершенствований, совершенно необходимых, чтобы сделать оружие надежным, сделал его цену вообще заоблачной. Ну и Бог с ним: по крайней мере, опытные образцы, вместо того, чтоб попусту ржаветь, в настоящий момент громили турок. Дюймового калибра пули, в четверть фунта каждая, разили нехристей с небес, как гнев Господень. Что случалось с человеком при попадании в голову, даже матерые вояки не могли видеть без содрогания. А внизу, между превращенных в редуты надстроек, бушевал свинцовый ураган: отложив ненужные более штуцера, стрелки взяли в руки короткие тяжелые мушкетоны, снаряженные картечью. На пространстве в тридцать шагов, забитом плотной толпою неприятелей, каждый выстрел находил множество жертв. Чтобы поддерживать плотность огня, из трюма непрерывной цепочкой поднимались свежие бойцы, подавали в линию обороны готовое оружие и становились заряжать отстрелянное. Гренадерский плутонг, встав третьим рядом за спинами товарищей, по команде обер-фельдфебеля Краузе запалил фитили и швырнул чугунные шары в гущу турецких абордажников. Так им, добавить жару! Только недружно, черт… Словно в ответ на эту мысль, одна граната с дымящей втулкой влетела назад, тут же рвануло… Два или три солдата упали, зажимая раны… Еще летит! Рослый капрал прикладом мушкетона, словно игрок в лапту, подбивает летящую на него смерть, отправляя гранату за борт. Пальба на мгновенье прекратилась, обер-фельдфебель с ужасом смотрит, что наделал.