Вот на такие случаи старший командир и нужен в бою. Увы, офицеры из пленных немцев в мою службу идти не больно-то соглашались, в довольном числе у меня только унтера. За хорошие деньги подрядился один капитан, Фридрих Нойманн, но его пришлось оставить с гарнизоном на Лампедузе, а начальство над корабельною партией взять на себя. Ладно, не впервой: еще в бытность сопливым лейтенантом доводилось мне оставаться единственным офицером в роте. Теперь, тридцатью годами старше и опытней, уж как-нибудь с двумя ротами справлюсь.

— Продолжать стрельбу!

Оцепенение длилось едва ли пять секунд, но этого хватило, чтоб неприятель вновь перешел в атаку. Нескольким туркам удается ворваться на шканцы, перемахнув щиты. Один снес голову ятаганом ближайшему солдату, но тут же получил от другого сноп картечи в упор. Лезут еще: Никита Истомин с размаху лупит шпагой по чьим-то рукам, вцепившимся в защитный барьер, брызжет кровь, летят отрубленные пальцы… Совсем рядом со мною над ограждением появляется зверская усатая рожа с бешеными глазами и клинком, зажатым в зубах — шпага будто сама вылетает из ножен и с хрустом пронзает щетинистый вражий кадык. Едва успеваю ее извлечь обратно из падающего тела, чтоб не остаться безоружным и не осрамиться пред нижними чинами. Оглядываюсь — слава Богу, уже все в порядке: турецких смельчаков застрелили. Это у нас на шканцах все в порядке, а вот фордек явно в беде: там рукопашная.

— Огонь! Фойер, швайне!

Но руганью делу не поможешь: все, заранее приготовленное, уже разряжено, теперь нас ограничивает скорость заряжания, и залп выходит позорно жидким. Гляжу наверх: на марсе грот-мачты фальконет умолк. Ствол задран в небо, бочка проломлена ядром. Не одни мы стрелять умеем. Так, что еще у меня есть?!

— Гренадеры!

Краузе глядит на меня, как преступник у эшафота — на палача. Кретин, сейчас не время вздыхать о мелких оплошностях!

— Ты не обер-фельдфебель, а обер-арш! Арбайтен, швайнефикер!

Смешивая немецкие слова с итальянскими и русскими, командую достать гранаты — поджечь фитили — и ждать! Ждать, пока не догорит до втулки. Только потом бросать. Не приведи Бог, кто бросит раньше… Шпагу наружу (с не успевшей засохнуть кровью) — клинок перед носом чрезвычайно обостряет понятливость. Взрывы гремят на шкафуте, обратно не прилетает ничего.

— Теперь сами. Унабхениг цу хандельн, ферштее зи?

Вроде бы, фельдфебель пришел в себя. Начал командовать, как надлежит по чину. Надо мне освежить немецкий, совсем разучился им говорить. А еще имперским графом считаюсь. Срамота! Но это как-нибудь после боя. Сейчас же положение обоюдоострое. Свалка на баковой надстройке продолжается, ежели не вмешаться — турки, пожалуй, одолеют. Две приотставших галеры уже близко. Миля, полторы. Десять минут. Потом враг получит подкрепление.