Впрочем, одно благоприятное обстоятельство имеется: конного конвоя турки не дали. В тусклое заднее стекло видно, что за нами никто не скачет. Если б Франческо и его ребята сумели меня найти, перебить самоуверенных дурачков из охраны не составило бы ни малейшего труда. Однако без помощи извне это сделать, увы, невозможно. Даже не выпрыгнуть: дверца в карете только одна; оконца крохотные, чуть больше ладошки; а сам я притиснут конвоирами к глухой стенке. Рядом дышит застарелым перегаром курляндец, vis-a-vis пучит свои рыбьи гляделки пустоглазый упырь, еще двое правят упряжкой: один на облучке, другой форейтором на выносной. Хреново правят, ибо четверка цугом требует умения и привычки. Нужными навыками обладают лишь кучера у важных персон, да еще ездовые в артиллерии; эти же ублюдки, того и гляди, карету опрокинут. На узких кривых улочках, петляющих по пригоркам… А где толмач?! Их четверо или пятеро? Не видно нигде. Или на облучке притаился, рядом с возницей, или, по недостатку места, пешком пошел. Скорее, последнее: слишком размашисты взмахи плети, аж внутри слышно. Привыкли, скоты, что в Петербурге от них все разбегаются и жмутся по обочинам… О, черт!

Похоже, колесная ось что-то задела: от сильного толчка начальник стражи всей своей мерзкою тушей на меня навалился. Судя по крику снаружи, с цветистыми восточными ругательствами, не смогли разъехаться со встречной повозкой. Да, вон она. Водовозная арба с бочкой.

Грубо пихнув пленника и прорычав что-то, по его мнению, устрашающее, курляндец полез наружу, отводя душу черными словами — русскими и немецкими вперемешку. Оставшийся страж выхватил шпагу и наставил острие на меня, загородив спиною приоткрытую дверь. Кретин: думает, что имперский граф туда сиганет?! Пренебрегать нежданным подарком судьбы, конечно, не стану — только действовать надо иначе. Изобразив крайний испуг и прижавшись, насколько можно, к противоположному оконцу, скосил глаза. Да, так и есть. В любом большом городе на уличный скандал мгновенно сбегается толпа, как на бесплатное цирковое представление; магометанская же толпа хороша тем, что у каждого за поясом — острый ножик. Та-а-ак… Пожалуй, хватит народу. Скорчившись в уголке, ослабил тряпку, намотанную вместо пояса, и потянул на голову. Дурак со шпагой, кажется, начал что-то понимать. Поздно! Клинок я отвел связанными руками, приняв на густо накрученные веревки, а потом вцепился в противника, не давая размахнуться. Длинное оружие в тесноте безавантажно.

Турки, привлеченные непонятной возней в остановившейся карете, заглянули в подслеповатое оконце — и увидали почтенного хаджи в размотавшейся чалме, коего с остервенением душит какой-то бритый иноземец. Жертва хрипела из последних сил: