Аквитания, Толоза

Радамиста с компанией было не видать и не слыхать. Полтора часа форы! И последующие часы дистанция между догоняемыми и преследователями только увеличивалась – на свежем воздухе Эдик, Искандер и Гефестай малость очухались, но никакой, даже самый жестокосердый тренер не допустил бы эту троицу с бледно-зелеными физиономиями до участия в скачках. И плелись вороные, плелись, порываясь сорваться с места и понести. Их осаживали.

За Каркасо троица любителей пива осмелела, взбодрилась, пустила коней рысью. Хебромагус проскакали галопом, а за Элузио открылась полноводная Гарумна, вьющая серые петли по широкой долине, сплошь засаженной виноградом. На юге проступал синий гребень Пиренеев, впереди краснели крыши Толозы.

В Толозе скрещивались две крепости – квадратная римская кастелла, застроенная домами из кирпича удивительного розового оттенка, сочеталась с галльской крепостцой – оппидумом. Четкая планировка римской части сменялась хаосом оппидума, где дома стояли вразброс и как попало, а те промежутки между ними, которые с большой натяжкой можно было именовать улицами, немощеными и грязными, бестолково кружили или вовсе заводили в тупик.

В оппидум вели любопытные ворота – стены крепости загибались внутрь и тянулись узким коридором метров тридцать, пока не открывались на площадь, где соседствовали два храма, многоугольный и круглый, с внешними галереями.

– Задерживаться не будем, – сухо сказал Лобанов.

– Нет, значить нет, – кротко отозвался Гефестай.

– Пока светло, надо гнать, – вздохнул Искандер.

– Надо! – поддакнул Эдик.

Сергей направил коня на римскую половину и выехал на толозский рынок. Солнце двигалось к закату, базарный день кончался. Торгаши громко переговаривались, собирая непроданный товар и закрывая лавки на ночь. Внимание Лобанова привлек деревянный помост, на котором сидело с десяток мужиков с ногами, беленными мелом.

– Строители, что ль? – озадачился Эдик.

– Гастарбайтеры… – буркнул Гефестай.

– Это невольники в розницу, – внес ясность Искандер. – Может, купим? У мушкетеров слуги были, а у нас пусть будут рабы!

– Пригодятся в хозяйстве! – согласился Эдик.

Лобанов промолчал, оглядывая людей на продажу. Кряжистый мужик с въевшейся в поры угольной пылью и красным лицом. То ли железо варит, то ли кузнечным делом промышляет. Ценный товар… Бледный подросток в тряпье, радость педераста… Парочка с сытыми мордами и угодливыми взглядами – истинные рабы, хамы и быдло. Отдельно ото всех сидели четверо в одинаковых штанах и рубахах до колен. Один чернявый и крепкий, виду мрачного, в карих глазах горит ожесточенность, волосы перехвачены кожаным ремешком с сердоликовыми бусами. Другой смуглый, костлявый и худой, с острыми плечами и блестящей лысой головой. Третий – белокурый, статный, голубоглазый, с недоброй усмешкой на разбитых губах. Четвертый – русый, широкоплечий, очень спокойный. Но и лысую голову, и кудри покрывали лавровые венки.