Но это было все, что пока делалось только в России. Ну еще каким-то чудом завод Саши Антоневича умудрялся сохранять "инкогнито". Правда у "чуда" были имя и фамилия: Евгений Линоров, обеспечивший такой режим секретности, что у иностранных шпионов пока не было возможности просто узнать о существовании этого завода. А откуда в России вдруг появилось много селитры, знали все: добычу ее с "селитряных земель" в Саратовской губернии вели еще при Петре Первом, просто "русский миллиардер" где-то выстроил завод по получению калийной селитры из натриевой. Дорогой процесс, ну да он своими заскоками давно известен, так что неинтересно это… а сколько ее там, этой селитры — неизвестно, он же сам ее всю и потребляет.

Вот так и получилось: "мировая общественность" вовсю пользовалась тем, что "придумал этот русский" и искренне считала меня "сумасшедшим изобретателем". Вот только этот сумасшедший давненько ничего уже не "изобретал" — не до того было. Моему концерну элементарно не хватало денег просто на поддержку всего того, что уже было создано. И не только денег.

"Продмет" — "русский" синдикат, практически полностью контролирующий выпуск чугуна и стали в России (и почти полностью принадлежащий бельгийцам и французам — даже правление синдиката размещалось в Париже) мало того что чуть ли не вдвое поднял цены на сталь, так еще и "обеспечивал" ее острую нехватку: уже более двух третей потребляемого Россией металла ввозилось из-за рубежа. А нарастить собственный выпуск было невозможно потому, что поставки почти всего коксующегося угля в России контролировал другой синдикат — "Продуголь". Благодаря тому, что в свое время удалось приобрести пару шахт на Дону, мой Саратовский завод все же работал — но вот увеличить его мощность было нереально. Как нереально было и привезти на него уголь из Сибири: "Продуголь" контролировал не только добычу, но и перевозку угля. Можно было, конечно, построить металлургический завод где-нибудь в Дальнем Востоке — на Йессо железная руда все же была — но металл-то нужен не в Сибири.

Так что все, что мне оставалось делать — это строить новые электростанции. Я и строил — гидростанцию на Свири, затем — на Чусовой, а Генрих Осипович уже спроектировал несколько электростанций на Иртыше. Угольные станции были построены в Туле, Твери, Казани и, конечно же, под Калугой, в Воротынске — и я постоянно мотался по всем этим стройкам. И не только по ним — с Вильямом Фордом мы спроектировали и наладили выпуск двенадцатитонного карьерного самосвала (в России такой оказалось просто негде и некому делать). Сплавал я и в далекий Уругвай, где теперь работала большая "семенная станция". Дома же, в Царицыне я почти не бывал — тамекому было меня ждать: Камилла, по слухам, успешно строила карьеру академического ученого в Нижней Саксонии; Вася с Машкой — после того, как Марию приняли, наконец, в университет, переехали в Москву. Дома оставалась лишь Дарья — но даже ее пироги что-то перестали меня привлекать.