— Вот как? — старик казался действительно удивлённым. — Я был о нём худшего мнения, но… время идёт и, похоже, смерть пошла ему на пользу. Кстати, сколько у меня есть времени?

— Ещё десять минут, — ответил Додерер, взглянув на часы.

— Тогда оставь меня одного, сынок… Через десять минут я буду готов.

* * *

— Вы — Конрад Кёртнер? Инженер из Милана? — вошедший в четвёртое купе Венцель прямо с порога решил "взять быка за рога".

Высокий мужчина, с породистым лицом, на котором выделялся крупный нос, и намечающимися ранними залысинами по бокам высокого лба, медленно повернул голову в сторону Де Куртиса.

— За что вы его так? — Кёртнер проигнорировал обращённый к нему вопрос и задал свой, кивнув в сторону лежащего в луже крови тела рыжего карабинера. — Он был, в сущности, неплохой парень, столярничал в Риме, пока не потерял работу — от бескормицы пошёл в карабинеры, а вы его… бритвой по горлу…

— Он мне мешал, — пожал плечами Де Куртис. — Мог начать стрелять… В конце концов — он мог убить вас! — спокойствие "Инженера" и неуместность его тона могли вывести из себя даже каменную статую, что уж говорить о живом человеке, только что убившем другого человека и, мягко говоря, не испытавшем при этом удовольствия.

— Это вряд ли… Впрочем, грешно было бы предъявлять претензии людям, попытавшимся тебя спасти, не так ли? И, кстати, вы ничего не хотите мне сказать? — Де Куртис вдруг заметил, что перед ним сидит совершенно другой, нежели мгновение назад, мужчина — собранный, жёсткий, привыкший командовать, готовый воевать.

Такой резкий переход из одного состояния в другое оказался удивителен даже для видавшего виды итальянского социалиста, последние пять лет жившего на нелегальном положении.

"Вот это зверь… Хищник. Такой проглотит и не почешется".

— Да, то есть — хочу… — сказал Де Куртис, — вам привет от "Директора", товарищ "Этьен".

6. Железнодорожный перегон Овада — Кампо-Лигуре. Королевство Италия. 20 января 1937 года, 10 часов 28 минут

— Смотри! Вот, кажется, и наш паровоз… — Удо Румменигге затушил сигарету о подошву армейского ботинка и сплюнул на гравий железнодорожной насыпи. Яббо не откликался, задремав, как и сидел, на расстеленном поверх большого камня носовом платке.

— Эй, проклятьем заклеймённый, вставай, давай, кому говорю! Я один эту стрелку ворочать не буду, — Удо начинал закипать буквально с полуслова, причем собственного полуслова…

"Что пять лет назад, что сейчас — никакой разницы. Пошипит, поплюётся кипятком и, глядишь, минут через десять — добрейший человек, — Фёллер, большую часть ночи провёл за рулём, и действительно очень хотел спать. Но ещё больше ему хотелось поддразнить заводного товарища, как когда-то в юности. — Впрочем, время ли сейчас для дружеских подначек? " — подумал он и медленно открыл глаза.