— Не мандражируй, Венцель, — вполголоса бросил он по-немецки "сержанту" и широко улыбнулся, переходя на итальянский. — Смотри, ночь-то какая! Отличное время убить врага или умереть самому, как считаешь?

— Не до поэзии сейчас… — настроение у "сержанта" явно не улучшилось. — Согласись, Роберт, только мы двое хорошо говорим по-итальянски, остальные — зубастая массовка… Кстати, телеграф точно не заработает? — неподдельная обеспокоенность просквозила в голосе Венцеля, он нервничал все время, и с этим ничего сделать не удавалось.

— После того, что Юрг "неосторожно" сотворил с аппаратом, а Эрих с телеграфистом? — удивился "лейтенант". — Не спорю, техника требует более бережного к себе отношения, а телеграфист и вообще человек… Это было грубо, не правда ли? — очередной гудок паровоза смазал последнюю реплику Роберта. — Ладно, хорош трепаться! Начали!

"Лейтенант" махнул рукой в сторону станционного здания, тут же распахнулась высокая деревянная дверь и как чёртики из коробочки на платформу выскочили два человека в форме рядовых Добровольной Милиции: один — высокий и худощавый, второй — крепыш среднего роста с тяжелым подбородком. Быстрым шагом они устремились к "командиру", придерживая висящие на плече пистолет-пулемёты "Виллар-Пероза".

Лязгнув сцепками, состав остановился, причём стоящие на перроне "чернорубашечники" оказались как раз напротив хвостового — тюремного — вагона. Зарешеченные окна его были темны, тускло светили лишь ночник в купе кондуктора, да в вагонной уборной — дежурный фонарь.

Роберт подошёл к двери рабочего тамбура и настойчиво постучал. Через минуту дверь распахнулась, и в проёме показалось сонное лицо кондуктора. При виде офицера он начал судорожно застёгивать форменную куртку и даже попытался встать смирно. Суетливость его в другой ситуации выглядела бы забавно, но сейчас…

— Вызови ко мне начальника караула! — отрывисто бросил "лейтенант" и, видя замешательство в лице железнодорожника, добавил: — Шевелись быстрее, ботва картофельная!

Что больше повлияло на скорость, с которой кондуктор метнулся вглубь вагона, то ли приказной — непререкаемый — тон Роберта, то ли грозный вид "заслуженного фашиста", — не важно. Но глухой удар тела о полуоткрытую дверь где-то внутри, сопровождаемый изощрёнными проклятьями, говорил о том, что приказание выполнялось со всей возможной поспешностью.

Ещё через минуту на пороге тамбура возник капрал карабинеров, на ходу поправляющий белые ремни портупеи. Из-за его плеча боязливо выглядывал кондуктор, потиравший протянувшуюся наискосок через все лицо широкую красную полосу.