– Что поцелуешь? Ухо? Или всё остальное?

– Ну, будет, будет тебе, охальник…

Так, перебрасываясь вроде бы ничего не значащими словами, они устроились поудобнее, Алексей подгрёб её себе под бок, прижал и, наконец, заснул.

«Ну что, Анюта, получила? Детей вырастила, не одного мужчину попробовала, а что ТАКОЕ возможно, и не подозревала. Боярыня, тоже мне – царапалась, как кошка дикая, небось, у Лёшки вся спина драная… Совсем себя потеряла. Спросил бы кто, как меня зовут – и имени своего не вспомнила бы… Ой, да ладно, себе-то не ври… Ты бы не только вопроса – и грома небесного не услышала бы. Интересно, по всей усадьбе меня слышали или нет? А-а, плевать…»

Как Алексей встал и собирался, она не слышала, проснулась уже по свету, от ойканья холопки: девка держала в руках порванную рубаху Анны и круглыми глазами таращилась на болтающиеся куски ткани.

– Ну, чего вопишь? – потягиваясь, недовольно пробурчала боярыня. – Свежую приготовь. Да не мельтеши ты! Кыш отсюда – сама позову!

«Вот, значит, чего добивался от меня Фрол каждый раз, когда возвращался из похода. Вот чего он ждал, а я… А я, дурёха, разве что сучки на потолке не считала, всё боялась в грех впасть – спасибо матушке за её наставления. Сколько раз я себя одёргивала! Ведь было же, было – ещё чуть и сорвалась бы, потеряла бы и рассудок, и память… Нет, испугалась, матушкин голос услышала, как она мне про смертные грехи талдычила – и не взлетела, как сегодняшней ночью. А ведь давным-давно могла это счастье познать. Глядишь, и повернулась бы у нас с Фролом жизнь совсем по-другому… Эх, да что теперь гадать да матушку поминать, царствие ей небесное. Сама дурой была, сама и расхлёбывала потом столько лет.