— Ох, голова…

— Приложился ты очень качественно. Почти виском, об угол кафельный. До кости прошиб, шрам-красавец обеспечен, но жить будешь. Кровь я уже практически остановил, вода холодная. Короче, Бог тебя либо шибко любит, либо молился Ты ему очень хорошо, господин несостоявшейся дезертир-перебежчик, но…

— Я…

— Молчать, сказал. И тупо выполнять что прикажу, если жить хочешь. Долго и счастливо. Понял меня?

— Да. Но как это я…

— Что? Увидел КАК это, и в аут? Ну-ка, попробуй еще чирикни мне, мля, о правах человека или гуманности. Мы тут на войне, понял. А с волками жить, по-волчьи выть. Знаешь такую поговорку? Ну и умница.

Теперь еще одну запомни: мы не волкИ позорные, а санитары леса. И заруби себе на носу: это — наш лес. И все, что в нем выросло, а это и твой МОСХ, в частности, тоже наше, российское. Кто нам нужен и полезен ТАМ, с тем, может, и поделимся, но, ни Эдисон, ни Вестингауз в их число не входят. Все понял?

— Понял. Значит, Вы еще там все… и Вы меня сразу не…

— Я все твои компы лучше тебя знал. В той части, которая меня интересовала. Я там хлебушек даром не кушал. Даже анатомовский. Да и здесь ничьей дармовщинкой не пробавляюсь. А что сразу тут не завалил… ну, извини, появилась задумка одна на твой счет. Которую ты своей глупостью чуть псу под хвост не пустил.

Теперь так… ты ничего не помнишь и никого не узнаешь. Ни-ко-го. Ясно? Хорошо. И до тех пор, пока я к тебе прямо не обращаюсь наедине, ты эту роль играешь. Это ясно? Еще лучше. Тыкс… слышишь? Похоже, Игорич возвращается.

Итак, — у нас травматическая амнезия. Типа, сэр Генри после знакомства с собакой Баскервилей. И никаких чтоб мне глупостей. А я к председателю. Начнем, тебя, кызла самодеятельная, отмазывать. Ох, грехи мои тяжкие. Но чтоб такие совпадения, блин?! Поживешь тут с вами, глядишь, действительно в Бога верить начнешь.

Сегодня он первый раз шел со службы домой. К СЕБЕ домой. Туда, где его ждет единственная и неповторимая, его любимая женщина. Но где все, кроме света ее глаз, тепла ее рук и волшебной музыки ее голоса, пока — совершенно чужое и незнакомое. Все, — в смысле, почти СОВСЕМ все. За исключением их мелких пожиток с Дальнего Востока, целиком помещавшихся в трех чемоданах. «Такая вот, панимаишь, загогулина… — Балк внезапно рассмеялся, непроизвольно сбиваясь с привычного ритма шага, — И именно с теми, памятными ЕБНовскими интонациями и тоном. Или как там еще было, по классике? Хороший дом, хорошая жена! Что еще нужно, чтобы встретить старость?»

Совещание у Председателя закончилось в девять, и Батюшин хотел подбросить его домой на моторе, но Василий решил немного пройтись. Вернее — продышаться, поскольку оказалось, что его новое общество нещадно курило, не исключая самого Зубатова.