— Надо думать. Ты бы рискнула за такую глыбу замуж пойти? Девять пудов живого веса ведь…

— На комплимент набиваешься, Васька?

— На поцелуй, радость моя…

— Васенька… милый мой. Ну, подожди-и… дай хоть я покормлю тебя, сначала…

«Удивительно! Совсем такой же взгляд…» Только и успела подумать Катя до того момента, как события вокруг вновь понеслись с той же невообразимой, фантастической быстротой, как и тогда, под Ляояном, когда в глазах очнувшегося, замотанного кровавыми бинтами японского офицера, она внезапно прочла, что считать себя раненым и пленным самурай наотрез отказывается…

Позже, вручая девушке Георгия, генерал Келлер, в задумчивсти пошевелив своими легендарными усами, вежливо осведомился:

— Милая, да как же Вы не напугались-то?

— Не знаю… не успела, наверное… — честно призналась она тогда.

Да и как было успеть испугаться в ту одну-единственную секунду? Ведь не выбей она из руки фанатика уже взведенную бомбочку, их бы разнесло на клочья всех: и японца, и пятерых наших раненых пехотных, и ее с возницей, и лошадей их санитарной двуколки. А так — только одной кобылке и досталось, бедняжке…

«Как тогда нам говорил Руднев во Владивостоке: «Война закончена для обывателей, но она не завершена для военных и дипломатов»? Не прав был уважаемый Всеволод Федорович. Ибо забыл про раненых и искалеченных, про нас — врачей и медсестер. Тех, для кого боль и страдания, борьба со смертью и против нее, продолжаются до сих пор…

Но какая же, все-таки, сучка! Как там, сказали, ее фамилия? Рагозинникова? И ведь говорят, что девушка из хорошей, порядочной семьи. И сама — учится в консерватории. Но не сумасшедшая. Нет. У сумасшедших совсем другие глаза… вот, дрянь…»

Екатерина снова провалилась в сон. Тягучий и ватный сон морфийного дурмана. Трехчасовая операция прошла успешно. Обе пули были извлечены, кровотечение в легком остановлено. Хирурги могли гордиться своей работой. А принц и Великий князь — силой и искренностью своих молитв. Как буддистских, так и православных. Катя будет жить…

Они познакомились в салоне графини Храповицкой. Причем графини как по мужу, крупному владимирскому землевладельцу, так и по отцу, поскольку Елизавета Ивановна была урожденной графиней Головиной. Хозяйка обожала собирать у себя в особняке на Моховой шумливые молодежные компании, с музыкой, пением, шутками, весельем, настольными играми и безобидным сводничеством.

Но не профессиональным, конечно, а так, исключительно для души. Общество бойких столичных курсисток и институток, а также их воздыхателей, в большинстве своем юных гвардейских офицеров, и неизбежно сопутствующая такому обществу атмосфера перманентной влюбленности, доставляли 48-летней, но еще не по годам стройной и миловидной даме, подлинное удовольствие…