Без разницы ей и то, за правое дело ему предстоит завтра сражаться, или он обнажит клинок в интересах сил зла. Все это рассудит история, которую напишут торжествующие победители. А для него важно знать и помнить о том, что один раз войдя в его жизнь, война больше никогда не вернет ему полной свободы. Никогда!

Да, она может дать ему передышку, немного простора и воли. Как сытая кошка дает побегать пойманной мышке. Но наступит час, и она непременно властно напомнит ему о себе. Иногда бесцеремонно и грубо: топотом сапог посыльного, текстом приказа или испуганным голосом диктора. Иногда тихо, исподволь. Например, бесстрастным тиканьем висящих на стене в кабинете Зубатова ходиков, тех самых, что педантично отсчитывают дни, часы и минуты до начала Лондонского съезда РСДРП.

И, значит, — ему пора. «Смерть легче птичьего пуха. Долг тяжелее горы». И вновь для его женщины пришло горькое время. Время ждать, надеяться и молиться…

По логике вещей, в эти дни и недели Василию надо бы было находиться в Питере. И вовсе не из-за верочкиных прекрасных глаз. Сейчас там, в столице, сдавала экзамен на жизнеспособность, если здесь уместно такое выражение, выстроенная им конструкция «влияния на процесс», как любил говаривать один из его бывших отцов-командиров. Который заодно вдолбил на подкорочку своему подчиненному и аксиому о том, что если «где-то кем-то решается вопрос, тебя лично касающийся, — из кожи вывернись, но на самотек такого дела не пускай; будешь молча стоять в сторонке — в дерьме окажешься».

Конструкция эта, при всей важности в ней Петровича и, в особенности, Вадика с его на первый взгляд прочным местом «серого кардинала» при Николае, тем не менее, своим стержнем имела Великого князя Михаила. По той простой причине, что Мишкин за этот год действительно сдружился с Василием. И дружбой этой дорожили они оба.

Петрович, «наш НельсОн», во всех делах кроме флотских и близлежащих военно-промышленных для Николая «никто и звать его никем». Скорее всего, это и к лучшему. Ибо регулярная «правда-матка в глаза» в отношениях с ЭТИМ царем не приветствуется категорически. Благо сам наш «адмиралиссимус» это тоже понимает. Вроде бы.

В долгой же крепости дружеских чувств Николая к Вадиму, Василий не без оснований сомневался. Ибо из нашей истории знал: Ники не раз и не два отсылал от себя дельных людей, которые уверовав в «дружбу» самодержца, переходили некие незримые границы в отношениях, о которых не догадывались, или в азарте «влияния на государя» забывали. На их беду царь был памятлив, чрезвычайно самолюбив и прямого давления на себя не выносил. И даже если обстоятельства заставляли его что-то от кого-то стерпеть в силу кризисного момента, со временем обязательно находил повод «свести счеты».