Это событие стало, пожалуй, единственным, когда мне пришлось изрядно поволноваться. В остальном один день был похож на другой, и когда, наконец, солнце стало по-весеннему теплым, хотя до прогалин на лужайке перед избушкой дело еще и не дошло, я стал чаще бывать на свежем воздухе. Зарядка три раза в день стала обязательной процедурой. Даже пару раз сходил с Кузьмичом на охоту, чтобы хоть как-то развеяться. Мой покровитель был не против, тем более что у него на заимке имелась запасная пара снегоступов. Правда, были они без ремешков, но смастерить их такому умельцу, как Кузьмич — было плевым делом. И надо же такому случиться, что я из своей винтовки подстрелил сохатого. Тот, впрочем, сам виноват, задумался, наверное, о чем-то своем, при этом меланхолично жуя хвою. Дернулся, когда Айва на него кинулась.

— Эх, моя-то мелкашка тут не поможет, — с болью в голосе воскликнул Кузьмич. — Сейчас уйдет!

Тут я и вскинул свою трехлинейку и, практически не целясь, нажал на спусковой крючок. Не сказать, что я бывалый охотник, совсем наоборот, но, наверное, новичкам и дуракам везет. Как бы там ни было, пуля угодила точно в сердце сохатого. Лось пробежал метров десять, споткнулся и рухнул в снег. Что-то жалко мне стало его, когда увидел на черных губах пузырящуюся кровь. Но Фрол Кузьмич был человеком практичным, и тут же принялся разделывать тушу, не забыв бросить псине кусок еще дымящейся печени. Так что обратно мы вернулись с прибытком, хотя и без шкурок — с самодельными волокушами за спиной, на которых лежит разделанная туша, особо по лесу не побегаешь. А потом охотник занялся вялением мяса, истратив на него чуть ли не весь запас соли, впрочем, не забыв нажарить в тот же вечер лосятины на сковороде.

И вот теперь я покидал это гостеприимное место, уходил, не оборачиваясь, чтобы не терзать душу, хотя вроде бы в прежние времена не был замечен в излишней сентиментальности. Уходил в гражданской одежде, выданной мне гостеприимным хозяином, поскольку днем хоть и припекало, но ночами мороз давал о себе знать. Форменную оставил охотнику, за исключением валенок, тем более что запасной обуви моего размера у Кузьмича не имелось. А за пазухой грели душу сто рублей десятками, чуть ли не насильно врученные мне хозяином зимовья. Пришлось взять, ведь, по зрелому размышлению, деньги в Архангельске мне должны пригодиться.

После почти трехмесячной отсидки на зимовье снова вписываться в походную жизнь было не так-то и просто. В основном психологически, так как мой откормленный за это время организм дорогу преодолевал вполне бодро. Да и Кузьмич перед расставанием дал кое-какие инструкции. Жалел, что не может проводить меня хотя бы до Кослана — мешали охотничьи дела, в преддверии весенней линьки он настрелял десятка три белок, и теперь вынужден был заниматься обработкой шкурок.