— И знаменитый профессор Воробьёв, — ведущий двинулся в сторону противоположного барьера, камеры взяли крупным планом — основательно облысевшего полного человека лет пятидесяти, который стоял с гордо поднятой головой, важный и значительный, как монумент. За ним сидела разношерстная публика, любящая сенсации и отличающаяся таким обязательным качеством, как «оручесть» — этот термин придумал сам Салтыков.

— Профессор уже разоблачил — мы помним эти сенсационные скандальные эфиры — убийства царской охранкой Пушкина и Лермонтова, убийства сотрудниками ОГПУ Есенина и Маяковского. И даже поставил точку в версиях об убийстве президента Кеннеди. Всё-таки ЦРУ? — обратился Салтыков к профессору, иронически понижая голос.

— Таковы факты, — развёл тот руками. — А против фактов, как известно, не попрешь!

Сидевшие за комэском представитель КПРФ и молодой писатель переговаривались приглушёнными голосами.

— Что же у него припасено? Я так и не смог выяснить.

— Да что угодно может быть, Воробьев тем и знаменит, что всеяден. Но опять затеет какую-нибудь провокацию.

— Что ж, надеюсь, и сегодня вы нас порадуете новыми сенсационными разоблачениями! — с этими словами Салтыков неторопливо двинулся вдоль зрительских рядов. — Эскадрон Семенова назывался «Беспощадный», сам он объяснял это беспощадностью к самому себе. Что вы скажете на это, профессор?

Воробьёв переступил с ноги на ногу, как застоявшийся конь.

— Беспощадность того времени была действительно всеобъемлющей, она действительно не различала друзей и врагов, но я бы не стал этим хвастаться! — профессор говорил самозабвенно, страстно, спеша и захлебываясь слюной, как будто после долгого голодания добрался до вкусной еды. В некотором смысле так оно и было.

— Головы летели направо и налево и далеко не всегда это были головы виновных! Репрессии часто обрушивались на верных красных командиров, которые видели дальше линии партии. Это было просто — объявил предателем, и в расход!

Воробьёв выдержал небольшую паузу и, хлёстким жестом выбросив руку в сторону Семенова, спросил его с лёгкой ехидцей в голосе:

— Известны ли вам такие случаи, товарищ комэск?

Комэск в ответ лишь пожал плечами. Он собрался было что-то ответить, но вырвавшийся на оперативный простор Воробьёв поспешил развить наступление.

— А дело Клюквина?! — выкрикнул он эффектно, как бы нанося сокрушительный удар. — Неужели вы его тоже забыли?

На мониторах появилось отреставрированное фото: узкое лицо, глубоко посаженные глаза, тонкий прямой нос. Да это он, Клюквин!

Семенов удивленно вскинул брови.