Бесаме… бесаме мучо … та-та та-та-та та-та-та…

«Вот оно как!»

Еще один глоток, и стакан отправляется на черное лакированное озеро рояльной крышки.

«Рояль?! Ах, да… эти гробики… Это же…»

Но бесаме, бесаме мучо… Что-то такое, что, даже не зная слов — а она их не помнила и перевода не знала — чувствуешь жар страсти и негу любви… и кровь ударяется в бег!

Таня попробовала сосредоточиться и подобрать одним пальцем — как сделала уже однажды на пароходе — мелодию песни, но пальцы не слушались, и еще это нежное дыхание южной ночи, и звезды, плывущие над головой…

Кто-то подошел сзади, нагнулся, и Татьяна узнала запах — великолепную смесь кельнской воды, крепкого табака и хорошего коньяка. Так пах только один человек… мужчина… Баст фон Шаунбург… Олег Ицкович… ОН ее странных снов… А руки с длинными пальцами пианиста уже легли на клавиши, и…

— Bésame, Bésame mucho, — Вывел низкий — драматический — баритон над самым ее ухом. Вот только непонятно, над каким, над левым, или правым?

Но дело не в этом, а в том, что…

«Ох! Царица небесная, да что же он со мной делает!»

Это от него так пышет жаром и страстью, или это у нее… началось?

— А по-русски? — Доносится из тумана хриплый, на октаву севший вдруг голос Кисси.

«Низкое меццо-сопрано…» — Почти автоматически отмечает Татьяна, вспомнив уроки «бельканто» в первом управлении Разведупра.

— Могу попробовать, — откликается Олег, и от его голоса у Тани мороз вдоль позвоночника и жар в щеках. — Но не знаю, что из этого выйдет… Bésame, Bésame mucho… Ну, э…Целуй меня, целуй меня много, Как будто это была, есть… тьфу! Эта ночь последняя. Целуй меня, целуй меня много…

— Ты целуй меня везде, — прыскает где-то в тумане подлая тварь Кисси. — Восемнадцать мне уже…

— Отставить отсебятину! — Командует чей-то решительный голос. — Цыц, веди, плиз, мелодию… Сейчас мы вам с Олежкой, дамы и господа, такую русскую Мексику устроим, мало не покажется! Готов?

И руки Олега, Баста, — или кто он теперь такой, — снова ложатся на клавиши, и сразу же вступает давешний голос:

— Целуй меня, целуй меня крепко, — а вот у Виктора голос выше, и, возможно, от этого еще слаще его призыв.

— Bésame, Bésame mucho, — подхватывает Олег, играющий, все так же склонившись к инструменту через голову Татьяны, и она вдруг откидывается назад, чтобы почувствовать его спиной, потому что… Но нет слов лучше этих:

— Bésame, Bésame mucho…