В общем Мильх, за это время, серьёзно осложнил жизнь нашим ВВС. И хотя общее превосходство в воздухе, оставалось на всех направлениях за ВВС РККА. Мильх в нужное время и месте, маневрируя "Резервным флотом", создавал локальный перевес люфтваффе над нашими ВВС, или хотя бы паритет. Соответственно и нашему командованию пришлось на это реагировать, дополнительно к 1гв. истребительному корпусу РГК, создавать в сентябре и второй такой же, для парирования действий "Резервного флота". Плюс бомбардировочный и штурмовой корпуса РГК, но они пока находились в стадии формирования.

* * *

Вот и НИИ, за мыслями с воспоминаниями, доехал и не заметил. Поставил машину на свободное место у главного входа в "Берёзку", рядом с "Молнией" Якоба. Если не знать, что её прототипом был "Москвич"-2141, сразу и не догадаешься. У Якоба была модификация кабриолет, с инжектором и ещё какими-то наворотами, я в детали не вдавался. Правда, Якоб шаманил над ней месяца полтора и теперь утверждает, что на ней можно участвовать в гонках. И если бы не война, он выступил бы в классе машин с объёмом двигателя до двух литров и точно выиграл. То, что она могла разогнаться свыше 200 километров в час, не проверял, поверил Якобу на слово.

Охранник, придирчиво сличил фото в пропуске с моим фэйсом, хотя прекрасно знал меня в лицо, как и я его, да и утром он же проверял мой пропуск. Но уровень режима безопасности был намного выше, чем в ЮТЭК, поэтому и первый отдел и охрана "зверствовали", неся службу серьёзно и ответственно.

Сличив, охранник улыбнулся и сказал — "Проходите товарищ Зейтц". "Берёзка" по факту, была территорией Союза, поэтому всякие господин, мистер и сэр, здесь не приживались. Да и по сути, мы действительно были здесь все товарищи, камрадами и камапаньеро, работающими на благо СССР и вставшей на путь социализма Мексики. Я подымаясь по лестнице, здороваясь с проходящими на встречу мне сотрудниками НИИ, непроизвольно заулыбался и не задержавшись захихикал. Вспомнив, как иногда ржал до слёз, слушая обсуждения или разговоры сотрудников "Берёзки", ведущихся зачастую сразу на четырёх или пяти языках. В результате половина сотрудников говорила на пиджин-русском, хотя официально бумаги велись на русском и испанском, а все не испаноговорящие сотрудники учили испанский язык. Но вот как-то так сложилось, что почти половина сотрудников было русских, треть англоговорящих, четверть с европейскими языками, а испанцев меньшинство, на фоне других национальностей. Получился сплошной интернационал, говорящий на пиджин-русском с небольшой примесью испанизмов и англицизмов.