Ганс смотрел на ангелов смерти в течение нескольких минут, прежде чем что-то сказать. Он был поражен, какие они разные. Не в смысле того, что это были мужчина и женщина. А потому, что Ганс всегда считал ангелов как бы… ну, не имеющих возраста. Почему же тогда один из них напоминает молодую женщину, а другой — седого мужчину?

А какие странные волосы.

Нет, он не испугался. Он понял, что они были ангелами смерти из-за их черного цвета, но лица почему-то не были злыми. Только что-то вроде спокойного интереса. Стоят и наблюдают себе за душами.

На Ад не похоже…

Глаза Ганса пробежались по комнате. Тоже странно. Небесная канцелярия могла бы выглядеть получше. Или вообще никак не выглядеть. Обойтись одними голосами. Но он видел шляпки гвоздей, скрепляющих обычный деревянный каркас, раделяющий помещение на отсеки. Довольно небрежная работа, на самом деле.

Его глаза изучали полупрозрачную материю, отделяющую его от смутно видневшейся другой души. Та душа, как и его собственная, казалось, лежала на каком-то подобии кровати. Ганс восхищался этой полупрозрачной материей. Такая воздушная, подумал он. И в замешательстве замер на койке. И с Раем никакого сходства.

Значит, он еще не окончательно мертв. Его душа просто задержалась где-то, ожидая, когда ее призовут.

Полупрозрачная материя вдруг отъехала в сторону. Один из ангелов смерти вошел в его отсек. Молодая женщина.

Ганс вглядывался в ее лицо. Черты лица были совсем не такими, какие он ожидал увидеть у ангела. Крупные, широкие. Но он решил, что она очень красива. Особенно ему понравились курчавые черные волосы, обрамлявшие лоб. И ее темные глаза, казалось, излучали тепло.

Он кашлянул.

— Я готов, — прошептал он.

Она наклонилась ближе, слегка повернув голову — так, чтобы подставить ухо.

— Что ты сказал? — спросила женщина-ангел.

Ганс был озадачен. Почему ангел говорит по-английски? Но не ему спорить с божественной волей, и он повторил на английском.

— Бери меня, ангел, — повторил он. — Я готов.

Слова, казалось, дошли. Глаза ангела расширились. Губы изогнулись в улыбке, улыбка превратилась в смех. Ганс снова ошалел.

— Бери меня! — передразнила она. И снова смех. — Я и раньше знала, что у всех мужиков только одно на уме, но в таком состоянии… (Он услышал дальше какую-то слабопонятную идиому про горбуна, которого могила исправит?)