Пока он вёл свой рассказ, Кан внимательно за ним наблюдала, а когда он закончил и уставился в пол, поджала губы и подошла к окну. Она долго смотрела на хризантемы, растущие под старым кряжистым можжевельником. Наконец к ней подошла старшая служанка, Пао. Сиха увели, чтобы он мог умыться и поесть.
– Что нам делать? – тихо спросила Пао.
Кан тяжко вздохнула.
– Нужно сообщить об этом, – мрачно сказала она. – Если мы этого не сделаем, об этом всё равно станет известно, когда слуги разнесут сплетни по всему рынку. И тогда все подумают, будто мы поддерживаем мятежников[24].
– Конечно, – согласилась Пао с облегчением. – Мне пойти в магистрат и сообщить об этом?
Ответа долго не было. Пао смотрела на вдову Кан, и страх всё больше и больше охватывал её. Кан будто пребывала под властью злых чар и даже в этот момент сражалась с похитителями душ за душу своего сына.
– Да. И возьми с собой Чуньли. Мы с Сихом выйдем следом за вами.
Пао ушла. Кан обошла дом, разглядывая вещи, словно что-то выискивая в комнатах. Наконец она вышла за ворота и медленно побрела по тропинке вдоль реки.
На берегу, под большим дубом, она встретила Бао и его сына Циньу – там они проводили всё свое время. Она сказала:
– Кто-то отрезал Сиху косу.
Лицо Бао посерело. На лбу выступили капли пота.
– Мы сейчас же отведём его к судье, – сказала Кан.
Бао, сглотнув, кивнул. Он бросил взгляд на Циньу.
– Если ты желаешь совершить паломничество к какому-нибудь далёкому святилищу, – процедила Кан, – мы могли бы присмотреть за твоим сыном.
Бао с разбитым видом снова кивнул. Кан обратила взгляд на течение реки в полуденном свете. Она прищурилась от полос солнечных бликов на воде.
– Если ты уйдёшь, – добавила она, – все будут уверены, что это сделал ты.
Река текла мимо них. Чуть поодаль на берегу Циньу бросал в воду камни и визжал от брызг.
– Если я останусь, тоже, – наконец произнёс Бао.
Кан не ответила.
Через некоторое время Бао подозвал Циньу и сообщил, что ему предстоит долгое паломничество и потому Циньу должен остаться с Кан, Сихом и их домочадцами.