— Подумать только, дорогой, у этой… этой… хватило наглости утверждать, что наша Вера «разбила сердце» этому набриолиненому хлыщу, «кузену Валериану!» — как-то подслушал Федор, явившись домой в очередной субботний отпуск.

В общем, Лизу тоже теперь не особенно выпускали. Тем не менее, розовые конвертики от неё приходили по-прежнему.

…Всё изменилось, когда миновали крещенские морозы и накатывало Сретение. Стихла столица, исчезли демонстрации с протестами (наверное, рассуждал Федор, холодно очень и несподручно в такую погоду митинговать — тем более, что полицейские приспособились выкатывать пожарные брандспойты и поливать смутьянов ледяной водой — едва толпа принялась бить витрины и разносить лавки.

Сестра Вера сидела тише воды, ниже травы, никуда не ходила, из гимназии являлась строго домой, никаких «музыкальных вечеров» или там «поэтических пятниц». На все расспросы брата отмалчивалась, мол, ничего не знаю, ничего не ведаю, на связь никто не выходит.

Федор явился с этим к Илье Андреевичу, тот выслушал внимательно (квартира его теперь напоминала зал электрической станции, места для самого Ильи Андреевича осталось буквально с пятачок), на вопрос — как подвигаются поиски подземного хода у Приоратского дворца? — ответил уклончиво и словно невпопад:

— Да сам-то ход это не есть что-то особо интересное… его-то я, считай, уже нашёл…

Видно было, что и Илье Андреевичу сейчас не до Феди.

Оставалось только ходить в тир. Вид издырявленного центра мишени всегда помогал.

Замерло всё, остановилось, словно щедро сыпавший в ту зиму снег погрузил в дремоту русское царство. Спит оно, и невдомёк ему, что уже где-то отмеряны ему не то, что годы, но даже и дни, и часы. Двинулись незримые колеса, провернулись, заработала машина и кто её теперь остановит?..

А в день, когда всё изменилось, Илья Андреевич опять отправился в Приорат. Федора с собой не взял, хотя тот и просился — мол, незачем, и так справлюсь, а вам, господин кадет, надлежит готовиться: совсем скоро классное сочинение у госпожи Щульц, а она строга, спуску никому не дает, даже самому Константину Сергеевичу, подполковнику Аристову.

И ушёл. Надел тёплую шапку, облачился в могучего вида шубу, похлопал Федора по плечу, и ушёл. Приборы с собой не брал, дескать, в такой мороз они только помеха. Федя не понял, зачем тогда вообще идти и что, собственно, намерен искать уважаемый Илья Андреевич, что и как?

У самого Федора продолжались занятия, надо было бежать на урок. Он и побежал, и, морща лоб, скрипел пером, пока Иоганн Иоганнович в присущей тому манере подсмеивался над господами кадетами, что всем отделением не в силах постичь тайну неразрешимости квадратуры круга.