— Уже тогда жечь начали, — признался Степанов. — Мы-то с того и встали дружиной!.. Думали, погуляет народишко чуток, да и лады, ан нет — всё разносят! Ночью той, покуда дежурили — своего недосчитались!

— Мы когда сюда шли, — негромко сказал Две Мишени, — в кварталах меж Измайловским да Лермонтовским успели насмотреться…

— Вот и пожгли там всё, и наших многих поразорили, — мрачно бросил ещё один дружинник. — Мне-то сподвезло, у меня сыны двое дома были, отбились, мамку свою да сестру отстояли. А вот у многих — нет…

— В общем, сидели мы, судили да рядили, — перебил сотоварища Степанов. — Не надо нам такой свободы. Уж лучше как при государе. Порядок был.

— И будет, — твёрдо сказал Аристов. — Будет, господа рабочие. Мы за то и кровь проливаем. За помощь спасибо, возвращайтесь теперь по семьям, их сохраняйте. Позвал бы вас с нами, да не могу. На всё ваша вольная воля. За свободу из-под палки да по принуждению сражаться нельзя. И на горячую голову решать нечего. Прав ты, Иван Тимофеевич — мы Государя из заключения вызволили, из города вывозим. Бог даст — утишит он нравы, решится дело мирно…

Краснокирпичный лабиринт, которым Степанов вёл первую роту, кончился: последние ворота, и открылись рельсовые пути, скрещивающиеся, сходящиеся и расходящиеся, низкие пакгаузы и прочий железнодорожный пейзаж.

— Там, впереди, засели, — вполголоса проговорил Иван, махнул рукой. — Вы им аккурат в спины и выйдете. Не знаю уж, хватило им ума стрелки поломать, надеюсь, что нет!

— Спасибо, Иван Тимофеевич, — Две Мишени протянул вожаку рабочих руку. — Не могу с ходу пообещать, что, мол, за государем служба не пропадет, но…

— Не заради того, — отвернулся Степанов. — Ну, прощай, Константин Сергеевич! Ты своё слово исполнил, а мы — своё. Дальше уж, не обессудь, твой бой начинается.

— Наш, — кивнул полковник. — Храни вас Господь, люди добрые. Пер-рвая рота! В цепь — развернись!..

…Хрустел под сапогами грязноватый, мазутом и маслом пахнущий гравий. Тянулись отполированные до блеска рельсы. Длился бесконечный день, а вечер всё не наступал, и александровцы шли, примкнув штыки, широкой цепью, осторожно пытаясь нащупать спину врага, перерезавшего путь отхода.

И заметили — первыми.

Да, кучки сероватых шинелей возле стрелок. Пулемёты за могильными холмиками тупиков. Выкаченные, куда только возможно, пустые вагоны и там тоже засела пехота. Какого-то зачуханного солдатика, попытавшегося было их окликнуть, Две Мишени самолично оглушил прикладом маузера.

— Повезло тебе, — процедил, следя, как бесчувственного бедолагу оттаскивают в сторону.