– Плохо считаешь, – поправил я его. – Ты приглядись, как народ от моего назначения ликует. Они ж тебя на клочки раздерут, – но, вспомнив обещание, даденное Годунову, миролюбиво продолжил: – Лучше иное скажи. Не желаешь ли в подручные ко мне пойти? – и, на всякий случай, чтоб он точно отказался, уточнил: – Вторым-то воеводой я к себе Михаила Богдановича Сабурова беру, а вот третьим мыслил тебя назначить…, – и вопрошающе уставился на боярина.

– Благодарствую, княже, – выдавил он натужно. – Токмо боюсь, помехой стану такому превеликому мужу, яко ты. Куда нам… до потомка шкоцких королей. Рылом не вышли.

– Да, рыло у тебя и впрямь того, – посочувствовал я. – Подгуляло, конечно. Ну да ладно, мне и такое сойдет. Так ты пойдешь?

– Ты, князь, никак вовсе из ума выжил, коль и вправду хошь на миг подумал, что я под твою руку встану!

– Опять не пойму, – пожал я плечами, – согласен ты или как? В последний раз предлагаю, ну?!

– Да я скорее в латинство перекрещусь, – прошипел он.

– Значит, нет, – удовлетворенно констатировал я, прикидывая, что с чистой совестью смогу сказать Федору о выполнении даденного ему обещания. Более того, предлагал, как и положено на Руси, аж три раза. А теперь следующий опрашиваемый, и я повернулся с аналогичным предложением к стоящему в шаге от Романова князю Репнину. Слышавший, о чем идет речь, он и договорить мне не дал. Презрительно фыркнул, он оборвал меня на полуслове и, скривившись, выдал:

– Не по чину мне таковское.

– И тебе не по чину? – повернулся я к князю Троекурову.

Тот надменно вскинул голову, не пожелав отвечать, и отвернулся.

– Извини, Иван Федорович. Промашку дал, – повинился я, съязвив: – Забыл, что ты у нас больше в утиральниках сведущ.

Намек на предоставление собственных волос в качестве полотенца оказался достаточно прозрачным и Троекуров, сердито покраснев, хотел что-то сказать в ответ, но я переключился на Ивана Кашу. Однако в дело вмешался его старший братец.

– Напрасно ты достойных людишек опрашиваешь, – выпалил Федор Никитич. – Токмо время зря теряешь. Никто из них к тебе не пойдет, даже ежели ты нам в ноги бухнешься. Нам честь родовая покамест дорога. Вон, – кивнул он на толпу, – голытьбой правь, а нами повелевать ты рожей покамест не вышел.

– Тогда и делать вам здесь нечего, – невозмутимо пожал я плечами и равнодушно указал в сторону лесенки, ведущей вниз с помоста.

Тот, чуть поколебавшись, направился к ней. Следом потянулись остальные. Вот и славно. От хорошего братца ума набраться, от худого братца сам рад отвязаться.

Народ, перестав ликовать, удивленно уставился на них. Я молчал, ожидая, пока последний сойдет с лесенки. Та-ак, и пусть чуток отойдут. Ага, Романов уже в десяти метрах от Царева места, да и самый последний из его прихлебателей не меньше чем в четырех. Кажется пора. Полная тишина на площади не наступила, но мой голос, особенно те, кто находился в первых рядах, услышали хорошо.