– А ведь боится тебя Кызы-Гирей. Даже сейчас боится. Смотри, сколько телохранителей возле собрал и ни на шаг не отпускает, – и я, презрительно скривив губы, киваю на них.

– Не утешай, – уныло бросает он в ответ. – Чего уж, ханский верх ныне. Даже тебе и то…

Не договорил, умолк, но во взгляде я вновь подметил упрек и… разочарование.

Эх, нельзя парня ободрить, не поспело время. Ну да ничего, осталось совсем немного. А главное – цели я своей добился. Подметил мою ухмылку Кызы. Подметил, понял и, повернувшись к телохранителям, что-то буркнул им. Те разом отстали. Ненамного, пара метров, но и то хлеб – можно спокойно расстреливать их, не опасаясь попасть в остальных.

Три.

Якобы поправляя чуть сползшую с плеч Годунова шубу, бросаю неприметный взгляд назад. Порядок. Вся дюжина спецназовцев следует в паре шагов позади от нас, не отставая, по шестеро с каждой стороны, и у каждого на вытянутых руках связка мехов. Лица сосредоточенные, чувствуют ответственность момента, но если глядеть со стороны, напрашивается другое: угрюмые, мрачные, следовательно, естественные для такой ситуации. Кому приятно лицезреть предстоящее унижение своего государя.

С правого боку тоже отлично – передние телеги успели добраться почти до ханского шатра. Теперь и он отделен от зевак – не прорвешься. Умело правят спецназовцы, да и выглядят они вместе с пушкарями соответственно – зипунки с шапчонками, лица чумазенькие, сажей с пылью слегка припорошенные, и волосы кой у кого чуть мукой присыпаны для изображения седины, чтоб молодость в глаза не бросалась, самое то.

Два.

Нас с Федором отделяет от встречающих всего десяток саженей и я свободной рукой поправляю шапку – условный знак. Внимание, парни. Полная готовность: аккуратно, как вчера на репетиции, руку плавно вглубь связки, неспешно нащупали рукоять пистолета, обхватили, следом за нею сунули вторую руку…. Жаль, не вижу, как они это делают, но ничего – о качестве можно догадаться по лицам идущих к нам, а они спокойны, значит, все правильно.

Но моя команда касается не одной дюжины спецназовцев. Это сигнал для всех и пушкари приступили к работе, якобы оглаживая уголки сундуков, а на самом деле снимая полукруглые крышечки с уголков и высвобождая спусковые крючки.

Один.

Остановились друг напротив друга. Хан радушно распахнул объятия. Пушкари тянутся к другим крышечкам, скрывающим запоры, удерживающие боковую стенку, а я выпускаю локоть Федора и, шагнув вбок, припадаю на одно колено.

Улыбка на лице Кызы от этого еще шире. Радуется хан. Теперь его не станут называть сыном Толх Ахана, то бишь сыном человека, взявшего столицу. Такое прозвище получил его отец Девлет-Гирей, спалив Москву тридцать пять лет тому назад. Отныне и сам Кызы получит какое-нибудь прозвище, еще более пышное и великолепное. А как же иначе? Девлет-то хоть и сжег город, но на белом коне в него не въехал, жаром оттуда пыхало. Да и Ивана Грозного батюшке Кызы тоже пленить не удалось – когда столица полыхала, царские пятки сверкали то ли под Ростовом, то ли под Ярославлем. А Годунов, пусть пока и не венчанный на царство, но избранный государь, и вот он. Да и поклон его лучшего воеводы на самом деле царский.