— Да, я знаю, что вы хороший адвокат и можете без конца иезуитствовать. Дело в том, что мне не нужна ваша азиатская велеречивость. Избавьте меня от своих инсинуаций.

— Хорошо, не буду вас утомлять долгими речами и отнимать ваше время, вас ещё ждёт много мыслей на тему, как вы до такого докатились. А мне предстоит ещё много работы. По вам будет работать комиссия на предмет ваших должностных преступлений.

— А что, у меня таковые есть?

— Не знаю, комиссия разберётся. Но, может быть, у вас есть ко мне какие-либо просьбы. Или вы вспомнили что-нибудь, что может облегчить вашу участь?

— Нет! — отмёл все вопросы Щегловитов. — За мной нет, и не было, и не будет преступлений, моя совесть чиста. А вот ваша… И просьб к вам у меня тоже нет.

— Вы не горячитесь, Иван Григорьевич. Безгрешных людей не бывает. У каждого есть свои скелеты в шкафу. Вы подумайте, революция в вас не нуждается, но, может быть, у вас не всё ещё потеряно и вы сможете пригодиться кому-нибудь ещё?

— Вы говорите загадками, господин Керенский.

— Увы, вся наша жизнь является одной сплошной загадкой. А я не вправе говорить всё напрямую. Дальнейшие события могут многое изменить. Но я не провидец, и всё же, я предлагаю вам подумать над моими словами. Быть может, мы сможем оказаться полезными друг другу.

— Всё, что я могу вам пообещать на ваши слова, это то, что я буду размышлять над их смыслом. И я так думаю, что наша беседа, или допрос, на этом завершены?

— В общем-то, да. Это была беседа, если вам больше нечего мне сказать, то вы можете идти обратно в камеру.

— Нечего! — устало ответил ему Щегловитов и вышел вслед за охранником.

Керенский недовольно сморщил нос и несколько минут нервно расхаживал по комнате для допросов, раздосадованный сам на себя. Последнее слово осталось за Щегловитовым, и он предпочёл не обращать внимания на его намёки. Ну, да ладно, сейчас предстояла беседа с бывшим военным министром царского правительства.

Через двадцать минут после ухода Щегловитого в комнату для допросов доставили генерала Беляева. Им оказался среднего роста человек, отнюдь не богатырского телосложения. Военная форма на нём болталась, как на вешалке. У него было выразительное строгое лицо, высокий и широкий лоб мыслителя, пышные усы, пронзительный взгляд голубых глаз и почти лысый череп, за который Беляева называли за глаза «мёртвая голова».

Последний военный министр царского правительства успел уничтожить множество секретных документов военного министерства до того момента, когда в здание Главного штаба пришли торжествующие революционеры. Об этом Керенскому рассказал его друг Гальперн.