— Они уже едут?

— Да, через неделю они будут в Петрограде.

Генерал задумался. У него, очевидно от нахлынувших чувств, поднялась температура, лоб покраснел, очки запотели. Он снял их рывком, судорожно протирая полой своего мундира, и снова надел.

— Да, тогда я согласен.

— Прекрасно. Пока большего и не надо. Мне предстоит ещё многое сделать. Прошу о нашем разговоре не распространяться. Это в ваших же интересах. Я же всегда смогу сказать, что это ваши досужие выдумки, навеянные мрачной действительностью знаменитой тюрьмы.

— Да, вы правы, но и без этого предупреждения мне нет никакого смысла сдавать вас вашим подельникам. Вы правильно сказали, лучше из «товарищей» никого не будет. Это правда.

— Слово офицера я с вас брать не буду.

— А я и не собирался вам его давать.

— Да. Потому вам и будет назначен домашний арест, а пока, всего хорошего, господин генерал.

— В ваших устах, господин Керенский, как министра юстиции, это звучит издевательством. А из уст тюремного надзирателя — всего лишь насмешкой, — проговорил Беляев и вышел из комнаты в сопровождении охранника.

Керенский в ответ лишь только хмыкнул, облегчённо откинувшись на спинку стула.

Глава 24. Кресты

Глава 24. Кресты

"В нашем черносотенстве есть одна чрезвычайно оригинальная и чрезвычайно важная черта, на которую обращено недостаточно внимания. Это — темный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий." В.И. Ленин

После небольшого перерыва Керенский вызвал к себе дежурного старшего надзирателя.

— Любезный, а в какой камере сидит у нас некто Александр Иванович Дубровин.

— Эээ, а у нас его в списках нет!

— Как так?! — Керенский опешил и снова заглянул в свой список, — А где же он?