— Но учиться-то этому надо? Как же учиться, если не пробовать?
— Правильно, Мишаня, учиться надо, но не с внешности начинай, а с внутренней сущности. Ощути себя наследником древнего рода, продолжателем дел славных предков, частицей великого народа славянского, внуком Божьим! Возгордись этим и тут же смирись. Смирись с тем, что ты не волен ни в своих поступках, ни в поведении, ни в речах, ни во внешнем виде. Смирись с тем, что всегда и во всем, даже в мелочах, даже в самое краткое время, даже тогда, когда тебя никто не видит, ты должен быть достоин своего места в жизни, как бы трудно это ни было. В любых бедах: болезнях, поражениях, скудости, отчаянии — сумей соблюсти достоинство. Тогда спина сама выпрямится, и голова поднимется, и о руках думать не нужно будет, и каждый увидевший тебя все поймет без слов. Это трудно, очень трудно, иногда невыносимо, но если в народе нет таких людей, не будет и ничего вообще.
— Я тебе сейчас кое-что скажу, Мишаня, — продолжала Нинея. — Один раз, и никогда этого больше не повторю. А ты подумай, как мне трудно это говорить и кем бы я была, если бы не смогла этого сказать. Ты знаешь, как я отношусь к киевским князьям. Ольга… Сука киевская… Баба, потерявшая мужа, — вдова. Что она может? В траур облачиться, вопить о возмездии, рыдать по покойнику, рвать на себе волосы… А она встала во главе войска и… И повергла княжество древлянское!
Еще она была матерью славного воина. Победителя хазар, грозы степняков, ужаса Царьграда. Что должна делать мать такого сына? Гордиться, хвалиться перед другими матерями, радоваться его славе… А она, считай, что своими руками… Знала, что ждет его засада, и ничего не сделала, чтобы спасти. Сидела и ждала, когда принесут весть, которую она и так знала, еще до того, как все случилось. Но так было нужно. Потому что не князем он был, не властителем. Воинственным бродягой, подобным морским конунгам у нурманов. Храбрым, удачливым, но не способным управлять ничем, кроме своей дружины. Просто военачальником, равнодушным к делам власти.