– Хр-р-р…

Мишка двинулся в сени, женщина, торопливо перебирая ногами и руками, стала отползать назад, прямо в раскрытую дверь теплой избы. Рогатина задела за косяк двери, Мишка раздраженно дернул оружием и двинулся дальше.

– Хр-р-р…

Женщина вдруг завизжала, попыталась лягнуть ногой надвигающийся на нее ужас, не достала и торопливо перекатилась в сторону. Мишка шагнул из сеней в избу, и тут откуда-то сбоку вынырнула девушка и сунула Мишке в лицо горящую головню!

– А-а-а!

Головня ударилась в шлем и вывернулась в сторону, но Мишка этого не заметил, он как будто снова очутился в доме бунтовщика Устина, выронил из рук оружие и закрылся руками, потом, окончательно теряя всякое чувство реальности, ринулся вперед, толкая перед собой девушку, выронившую головню. Сделав несколько шагов назад, она на что-то налетела, наверно, на стол и запрокинулась назад.

– Марфа-а-а!!! Ур-р-рою!!!

Мишка снова ослеп на один глаз, лицо снова жгло огнем, а в руках билась та самая Марфа, которая ткнула его горящей лучиной в глаз. Руки в латных рукавицах шарили по телу девушки в поисках горла – только убив ненавистную Марфу можно было избавиться от боли. Ладони, наконец, сомкнулись, но не на горле, а на скомканной ткани рубахи. Мишка рванул изо всех сил, раздирая одежду от ворота до самого низа, в единственном зрячем глазу мелькнуло обнаженное тело.

– Марфа!..ну, я тебя…

Давешняя женщина с криком налетела сбоку и тут же скрючилась на полу – как ударил, чем, бил ли вообще? Только боль и желание расправиться с Марфой. Латные рукавицы мешали, Мишка навалился на девушку, царапая обнаженное тело кольчугой, стянул их с рук и метнул в голову вновь зашевелившейся на полу женщины. Удерживая одной рукой и весом тела бьющуюся под ним жертву, другой высвободил из одежды осатаневшую, так же как и разум, плоть, потом нажал коленом и раздвинул ноги девушки, перемешивая свое рычание с истошным воплем.

С каждым толчком исторгая из себя боль, страх, ненависть, побеждая и повергая Марфу, Бешеный Лис оглашал избу торжествующим рыком, чувствуя, как затихает боль от ожога и возвращается зрение. Последнее движение, последний взрык – свобода, сила, ясность, жажда движения и действия!

Из избы на двор, со двора на улицу вылетел, как на крыльях – доспех ничего не весит, рогатина в руках – невесомая тростинка.

– Где?! Кто?! Ур-р-рою!!!

На улице кладбищенский покой: людские и конские трупы, оружие, вьюки, еще что-то, совершенно здесь неуместное. Где-то впереди и слева крики и еще какой-то шум. На крыше дома мелькают на фоне неба силуэты отроков. Добежал до угла, завернул. В конце переулка баррикада из перевернутой телеги, саней, каких-то бревен, куска изгороди. Перед баррикадой два неподвижных тела в доспехе (на улице ни одного доспешного не было), еще кого-то оттаскивают на руках, несколько ратников прижались спинами к забору, прячась за выступающим углом дома. Справа и слева на крышах щелчки самострелов и команды, отдаваемые мальчишескими голосами, – все сорок отроков наверху, по два десятка с каждой стороны. Позади баррикады пролом в ограде и мелькание голов жителей, бегущих из села.