Мишка быстро огляделся. Лезть через соломенную крышу долго, обходить через дворы – тоже. Спрыгнуть в переулок – затопчут вьючные лошади. Отроки второго десятка, между тем, уже добрались до углового дома и стреляли вслед уходящим по улице стражникам. Неожиданно один из стрелков оступился и скатился с крыши в переулок, но до земли не долетел – упал на вьюки и вцепился в них, раскорячившись, как краб.
– Первый десяток! Всем смотреть сюда! На меня смотреть, я сказал! – Мишка дождался, пока к нему повернутся все лица. – За мной! Делай, как я! – Мишка уселся на край крыши, свесив ноги, и спрыгнул на спину вьючной лошади. – Давай-давай, ничего страшного! Отрок Андрей, пошел! Отрок Петр, пошел! Фома, Фаддей, Симон!..
Лошадь за что-то запнулась, видимо, за труп стражника, и Мишка чуть не свалился на землю. Впереди с соломенной крыши змеей соскользнул на вьюки лошади Роська. Вьючный табун послушно поворачивал за угол, следом за конями стражников – от узды каждой лошади тянулся ремень, закрепленный на вьюках передней. Едва лошадь, на которой устроился Мишкин крестник, выбралась из переулка, сбоку, едва не ударив его, высунулось копье. Лезвие остановилось в считанных сантиметрах от тела отрока, и следом раздался хриплый голос:
– Сколько вас ждать можно? Стреляй, дурак, уходят же!
Мишка, выехав следом за Роськой из-за угла, увидел слева от себя перекошенное яростью лицо ратника Макара из десятка Данилы. Шлем на нем был помят, а по левому усу стекала на бороду струйка крови. Разговаривать было некогда, повернувшись направо, Мишка поймал взглядом спину журавлевского стражника и нажал спуск. Рядом щелкнул Роськин самострел, и двое журавлевцев почти синхронно вывалились из седел.
– Во! Вот так! – донесся уже сзади хрип Макара.
Мишка попытался как-нибудь пристроиться, чтобы взвести самострел, но вьючный табун вдруг прибавил ходу, и пришлось что есть силы цепляться, чтобы не упасть.
«Блин, надо, хотя бы вьючных остановить… они между собой ремнями связаны, завалить несколько и остальные встанут… ну, прости, лошадка, а-ля гер, как говорится…»
«Блин, надо, хотя бы вьючных остановить… они между собой ремнями связаны, завалить несколько и остальные встанут… ну, прости, лошадка, а-ля гер, как говорится…»
Мишка вытянул засапожник, оглянулся на отроков, едущих позади, и крикнул:
– Валим лошадей! Делай, как я!
Лошадь, почувствовав железо на горле, дернулась в сторону – почти к стене дома, потом у нее подогнулись передние ноги, и Мишка слетел на землю, крепко приложившись шлемом о нижний венец сруба и, кажется, на несколько секунд потеряв сознание. Когда пришел в себя, в голове гудело, а зрение никак не желало фокусироваться. Перед глазами стояла какая-то темная стена. Проморгавшись, он наконец сообразил, что лежит, почти уткнувшись лицом во вьюк – похоже, его просто чудом не задавила упавшая лошадь. Пошарил вокруг себя, нашел самострел и попытался подняться на ноги. Не вышло – за что-то зацепился висящий за спиной щит. Пока выпутывался из ремня, проклял все на свете, тем более, что вокруг происходило что-то непонятное – усилились и приблизились крики, конский топот и лязг оружия. Откуда-то сверху донесся Роськин крик: