– Ой, Анна Павловна, я уже вижу, что делать-то, – завизжала от восторга Софья. – Не эти кожи брать надо, от другого платья, сейчас я достану, – и она кинулась к полкам, на которых в строгом порядке были разложены кожаные заготовки.

– Ну все, Арина, считай, наряд у тебя уже готов, – засмеялась Анна. – Ее теперь отсюда не выгонишь, в трапезную силком вести придется. Не будем ей мешать, пусть пока приготовит все, что надо, соберет платье на живую нитку, там посмотрим, что еще поправить придётся. Только вот… – боярыня взяла длинную полоску кожи с равномерно нанесенными на нее черной краской черточками, – сейчас мерки с тебя снимем, и пусть работает. Она справится, проверяли не раз, – Анна потрепала по голове зардевшуюся от смущения девчонку, которая уже стояла на подхвате с куском бересты и писалом.

Арина безропотно стояла, поворачивалась, поднимала руки, пока две портнихи – мастерица и молодая помощница – обмеряли ее, записывали, выбирали и раскладывали на ткани куски кож, обсуждая что-то, не вполне понятное для Арины – уж больно много непонятных слов они сыпали. Анна заметила ее удивление, усмехнулась:

– Это что! Ты бы видела, какое у меня лицо было, когда мне Мишаня объяснял, как это все должно выглядеть…

– Как – Михайла? Он-то откуда знает?

– Сказывал, на торгу в Турове книгу одну видел, латинскую, про охоту, а в ней картинки были, изображающие мужей и жен в чудных нарядах.

– Надо же, отрок – а на такие вещи обращает внимание.

– Ну, не скажи, мужи иной раз почище жен за нарядами следят, за своими, конечно, – смеясь, уточнила Анна. – Да ты и сама небось видала. Есть такие, которым все равно, что надеть – дескать, прикрыто тело и ладно; а иные себя холят – не всякая баба о себе так заботится.

– Да что там видала – мой Фома таким был, – Арина прыснула в кулачок, как девчонка. – Сидит иной раз перед зеркалом, то так повернется, то эдак, бороду свою по волоску подстригает, да еще и морщится, что никак ровно не получается.

Обе женщины переглянулись с понимающими улыбками, и Анна вспомнила, как однажды она случайно подглядела за батюшкой Корнеем: дверь в горницу была открыта, а она за каким-то делом заглянула к нему. Суровый воевода сидел за столом боком к ней, пристроив перед собой начищенное блюдо, и причесывался: разделял волосы на пробор и, недовольно бурча что-то себе под нос, перекладывал гребнем то три волосинки справа налево, то пять – спереди назад. Она тогда не стала его тревожить, но зрелище то запомнила: уж очень явственно поняла тогда, что Корней в молодости хорош был. Правда, никогда не рассказывала об увиденном, ну, и сейчас не стала.